Кратчайшее расстояние - Валерия Панина

не пустили. Нет, крупные метеориды мы над ними посбивали, и Йоллоустоун охраняли, как англичане продсклад, что б не рвануло, но в остальном — сами, господа, так сами. Короче, на памятник второй строчкой просилась надпись «Развалинами рейхстага удовлетворен», но — не политкорректно, понимаю.

— Оратор, говоришь хорошо, но у меня рука стакан держать устала, — съехидничал отец.

— Сам в напряге. У меня главное осталось, — Лицо у Славы изменилось, напряглось. Помолчал, сказал хрипло. — Игорь. За тебя, командир.

И мы, наконец, выпили.

Мы поднимем за жизнь и стакан, и щиты,

Чтобы рядом и мама, и дети, и ты,

Мы шагнем в невесомость, прикрыв от беды

Этот мир, где есть мама, и дети, и ты!

Паруса позовут или Марс и Луна,

Чтобы жизнь продолжалась и наша страна,

Выполняем приказ, нарушаем приказ,

Чтобы мама и дети гордились за нас,

Чтобы день наступил, чтобы ночь позвала,

Чтоб любимая рядом живая была,

Мы поднимем «за жизнь» и стакан, и щиты,

Чтобы жили и мама, и дети, и ты![8]

Глава 24. Еще не все дорешено

Любовь двоих, как спичка, вдруг зажглась,

И может прогореть былинкой тонкой,

Когда ее питает только страсть,

И дарит плод, как правило — ребенка.

Чтоб тот костер не прогорел дотла

Поможет труд, внимание, забота,

Подарки, и совместные дела —

Любовь — работа.

Готовность слушать, помогать, беречь,

Дарить себя душой, делами, телом,

Чтоб снять усталость даже с сильных плеч,

Дать, то что ждал; дарить, то, что хотела…

Тогда, любовь сквозь годы сохранив,

Как факел, то держа, то отдавая,

И боль и радость делим на двоих:

— Мой самый… — эхом:

— Только ты, родная…[9]

— Рита, посмотри, — я подняла плечики повыше, приложила платье к себе. Длина в пол, облегающий силуэт, тонкая ткань цвета вишни, узкие рукава, V-образный вырез. — Как тебе?

— Мама, — дочка закатила глаза. — Оно старушечье!

— Почему это? — оскорбилась я. — Я видела в каталоге — его молодая женщина демонстрировала.

— Старушечье! — отрезала Ритинья. Категоричности в дочери было на пару килограмм больше ее собственного веса. — Вот, померь это!

Я с сомнением взяла нечто короткое приглушенного голубого цвета.

— Думаешь? Не слишком коротко? И не слишком… не по возрасту?

— Мама, тебе пятьдесят исполняется, а не девяносто. Каблуки восемь сантиметров — не слишком, а платье слишком. И вчера я из стиралки твои вещи вытаскивала, так там комплект такооой! И еще один, и третий…

Я воспитала монстра! Вся в меня.

— Мама, ты деньги взяла? Документы?

Я терпеливо вздохнула.

— Да. Я два раза проверила. Вадь, Света приедет вечером, заберет Риту на выходные. За вами деды завтра приедут. Мелкие переночуют у Русановых, а вообще, крестная вас всех звала.

— Мам, Никита и Кир прекрасно поспали бы дома.

— Вадим, сына, ты знаешь, я в тебе абсолютно уверена. И в Жене с Ритой. И за малых спокойно бы с вами оставила. Это они в гости захотели.

— Они опять допоздна носиться будут, пыль столбом, разнесут Русановым всю квартиру. А Лиска с Линкой им потакают! Пятнадцать лет, а все ветер в голове.

Я отвернулась, скрывая улыбку.

— Такси подъехало, — оторвался от читалки Женька. — Мама, я чемодан отнесу. Ритка, пацаны, идите, мама уезжает!

В просторной прихожей было тесно. Никитка обнял за талию крепко-крепко, прижался. Обняла, поцеловала кудрявую макушку.

— Мама, вы ведь с папой вместе вернетесь? — Кирилл смотрел на меня большими круглыми глазами. — Позвони, когда долетишь!

Нижняя губа подозрительно дрогнула. Наклонилась, прижала к себе, повис на мне, как коала. Покачала, поцеловала в макушку, шепнула:

— Я скоро вернусь, мой родной! И папа приедет.

Вздохнул, сполз на пол, придвинулся к брату. Вадим обнял его за плечи, притянул к себе.

Рита обняла, я чмокнула ее в губы, она сморщила нос, но ответила. Это что, маленькая была, губы ладошкой от поцелуев оттирала. Красавица — косища, глазищи, стройная фигурка, совсем как у взрослой девушки уже.

— Рита, не гуляйте с Милочкой допоздна. Я буду беспокоиться.

— Мама, у меня шестой дан, — снисходительно напомнила Марго.

— Рита, вот и демонстрируй свои таланты в зале. Договорились?

— Договорились…

Женька навис, обнял.

— Хорошо долететь, мам.

— Евгеш, напоминаю — мы с папой запретили тебе водить машину. Даже если дедушки не против. Даже в деревне. Даже в поле!

— Ну, мам!

— Не «ну мам», а помни, что я сказала, — поцеловала в обветренную щеку.

— Мама, все под контролем, — Вадим наклонился, поцеловал меня.

— Вадюш, отдохни на выходных. Развлеките бабушек, дед что-то там на крыше хотел сделать. Погуляй.

— Хорошо, мамуль, как скажешь.

— И подумайте над просьбой крестного. Я тоже считаю, что вам стоит взять Алису с Линой в военлагерь. Девочки второй год вас просят.

— А что, без нас никак? Ехали бы, кто держит, — недовольно бухтел у меня за спиной Женька.

— Все, давайте все вниз, а то мама на рейс опоздает, — быстро свернул разговор старший. У, папенька родной!

Из самолета еще позвонила родителям, выслушала наставления, пообещала передать приветы и звонить чаще, распрощалась, отправила сообщение мужу, откинулась в кресле. Объявили взлет, под крылом все уменьшалась и уменьшалась Москва. Счастливо вздохнула. Можно сказать, я начала развязывать ленточку на подарке самой себе. Лучшем подарке. У нас с Игорем будет целых пять дней вдвоем!

Я никогда не замечала особо свой возраст, принимала как должное седину в волосах, морщинки или изменения в теле. Все женские страдания по поводу внешности всегда вызвали у меня легкое недоумение. «Никогда я не буду на свете красивой такой», накачанные губы, по словам моей мамы «как у мерина Любимки», погоня за молодостью. И подруги у меня как одна приземленные, то есть здравомыслящие. А недавно одна наша коллега после отпуска пришла с реновацией на лице