Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

но большой эпидемии не вызвал. Он как вспыхнул неожиданно, так и затух, задев пару-тройку улиц, так что большого ажиотажа среди горожан не вызвал. Однако в судьбу Фёдоровых, похоже, вмешался с полной силой. Понять бы ещё к худу или к добру? Ну да не с пьяным же об сём разговаривать. Так что Остафий благоразумно решил сыграть не грозного, а доброго дедушку.

— Брагой, внучек, горе не зальёшь. Только хуже сделаешь. Ступай-ка ты в спаленку, выспись хорошенько. А уж потом и в церкву сходим, и о будущем покалякаем.

Так, приговаривая мягким голосом, он помог Гриде добраться до постели и, дождавшись, когда тот уснёт, огласив комнату богатырским храпом, в задумчивости спустился вниз, где его уже ждала жена.

— И что будет-то теперь, а Остафий?

— Что-что? Как всегда, поначалу на сердце тяжко будет, а потом времечко излечит — поутихнет боль от утраты, да и на девок вновь заглядываться начнёт. Ему бы сейчас в море, чтобы работа дурь из головы выбила, да кто же на зиму в поход собирается. Ничё мать, до Рождества дотерпим, а там видно будет.

Впрочем, Остафий зря волновался. Работы у Григория и зимой было не мало. Как главный штурман, он отвечал за подготовку навигаторов для кораблей Компании, которых с каждым годом становилось всё больше. Викол-то нынче новоманерные лодьи настропалился лепить, как пирожки, по две-три в год. Впрочем, от старых конструкций постепенно отказывалось всё больше корабельщиков, так что новые лодьи нынче строило уже не одно виколовское плотбище. Как сказал на это князь: "задача внедрения конкретного новшества в сознание общества окончилась успешно".

К зиме Гридя вполне отошёл от тяжкого известия, хотя о женитьбе с ним говорить было всё ещё бесполезно. Зато в делах это вновь был уже тот же вдумчивый и требовательный Григорий.

Вернувшись из Канады, он сдал холмогорские шхуны Даниле, повинившись, что с вардеговским фогтом не успел разобраться, но пообещал не замалчивать возникшую проблему. А отойдя от стресса, он занялся, наконец, новым способом исчисления долготы, который подбросил ему казанский звездочёт, получивший доступ к телескопу и конкретную задачу от князя. Разумеется, речь велась о спутниках Юпитера и уже достаточно подзабытом в будущем методе Галилея.

Используя сконструированный им телескоп, Галилей наблюдал затмения спутников Юпитера, которые вращались достаточно быстро и за одну ночь несколько раз затмевали друг друга. Происходили эти затмения в одно и то же время и от местоположения наблюдателя не зависели. Как только один из спутников входил в тень, он становился невидимым, и это происходило почти внезапно, так что где бы в это время ни находилась Земля, было хорошо видно, как спутник вдруг исчезает, хотя до тех пор он был виден отчетливо.

Галилей быстро составил таблицы, предсказывающие эти затмения, и предложил использовать моменты затмений для определения долготы наблюдателя.

Мореплаватели, имея свое местное время, скажем, по наблюдениям солнца, и зная из таблиц время, когда происходят затмения спутников Юпитера на некотором опорном меридиане, могли вычислить разность времен, то есть долготу своего корабля от опорного меридиана.

К сожалению, метод не нашёл широкого применения в морской навигации. Испанские моряки отвергли его, посетовав, что: во-первых, он возможен только в ясные ночи, во-вторых, он требует хорошей теории движения спутников Юпитера, и, в-третьих, моменты затмения спутников с борта корабля определяются с большими ошибками. А ещё он требовал хорошей подготовки от самого навигатора и необходимость брать на корабль такой громоздкий и хрупкий прибор, как телескоп.

Однако Андрей, памятуя, что до хорошего хронометра ещё очень далеко, а сам по себе метод Галилея был куда точнее остальных, был готов потратиться на нечто подобное, тем более что его людям удалось уже достичь для телескопов галилеевского 32-х кратного увеличения.

В общем, как всегда, Григорию предстояло произвести натурные испытания нового метода и определиться — стоит ли овчинка выделки. Что же, ему это было не впервой. А пока что он занялся апробированием данного способа на берегу, используя для этого ясные зимние ночи.

В результате, как и говорил Остафий, к Рождеству парень стал отходить. Вновь научился улыбаться, стал шутить и интересоваться чем-то иным, кроме работы. Само Рождество прошло красочно, в игрищах и гуляньях, а вот после него примчался в Новгород гонец с письмом лично для Григория, запечатанное личной печатью князя.

Прихватив письмо и кружку сбитня, Гридя поднялся наверх и закрылся в своём кабинете, где и вскрыл послание. Прочитав его, он усмехнулся, и, сделав изрядный глоток сбитня, поднялся с кресла, чтобы подойти к огромному шкафу, что истуканом застыл в углу кабинета. Достав из-за пазухи ключ, всегда висевший у него на шее, рядом с нательным крестом, Гридя открыл его и стал доставать и ставить на стол различные склянки и колбочки. Потом он аккуратно разложил княжеское послание на том же столе и принялся осторожно капать на него содержимым одной из склянок. Окончив, он слегка отодвинулся назад и с легкой улыбкой на устах принялся рассматривать начавшийся процесс. А на листе бумаге, между строк первого послания стали понемногу проступать иные знаки, становясь все четче, все темнее, все разборчивее, пока не превратились в аккуратный ряд арабских цифр. Князь как всегда оставался верен себе: "разумные" чернила, высыхающие после написания, никогда не несли ясный текст. Двойное шифрование, так он называл этот процесс.

Вздохнув, Гридя сначала убрал все склянки внутрь шкафа, а уже потом достал из него отпечатанную в княжгородской типографии книгу. Обычную книгу, а точнее, отпечатанный сотнями экземпляров сборник былин. Но, как не сложно понять, именно в ней и находилась та ключевая фраза, которая послужила основой для простейшего для двадцать первого века шифра.

Что же, прочитав главное послание, он согласился, что даровать такие сведения врагу может быть смерти подобно. Причём не только исполнителю, но и организатору. А подставлять князя Григорий не хотел. Уж слишком многое в его жизни было теперь завязано на нём. Хотя бы то же процветание семьи. Ведь что сложного было другим купцам организовать что-то подобное Руссо-Балту, тем более что наглядный пример был у них перед глазами. Сам же князь не раз говорил, что именно Иванковское сто и навело его на мысли о Компании. Конвои же он взял у Ганзы, как и конвойные суда, с помощью которых ганзейские купцы отбивались от орд морских разбойников, буквально заполонивших Балтику в прошлом столетии. А идею собственных морских разбойников позаимствовал у Польши, мол, клин клином вышибают.

Казалось бы, ну что в том сложного? А вот другие ничего подобного