Витязь - Алексей Витковский

О пушистых белых облаках, которые лежат под тобой чудесным ковром. И об облачных замках, о песне мотора, о том, как дрожит и звенит тело машины, отзываясь на малейшее движение рук, и о том, какая земля сверху. Рассказывал о том, как взлетаешь в рассвет, когда на аэродроме – еще ночь, а наверху, в воздухе – светит солнце. О пьяняще-прекрасных краях, о хрустально сверкающем море, огромных городах огромной страны и людях, что живут в ней. Он говорил о чудесах, которые были в его мире, и чудесах, что уже есть в мире этом. О театре, кино и прочих вещах, о музыке, какой здесь не слыхивали, когда в оркестре играет в лад больше народу, чем веселится на этом пиру. Об одном он только не рассказывал ей – о войне, хотя, наверное, она хотела бы и об этом услышать. Но сейчас ему не хотелось вспоминать.

Она слушала, затаив дыхание, с детским удивлением на лице. Далекий мир захватил ее своей огромностью и могуществом. Нежные пальчики крепко сжимали его руку, а он смотрел на нее и не мог наглядеться и поверить наконец своему счастью. Смотрел, как завиваются ее непокорные волосы, упрямо выбиваясь из-под свадебного убора. Смотрел на ее улыбку, веснушки, ямочки на щеках и нежный пушок на губе. Впивал все это глазами и всем своим существом, словно полной грудью вдыхал свежий воздух. И не мог насмотреться…

Через некоторое время Сашка вдруг понял, что давно молчит, продолжая зачарованно пялиться на девушку, которая, как ни странно, вот-вот станет его женой. Она улыбнулась своей неподражаемой улыбкой и приподняла бровки, – чего замолчал, мол? И тогда слова, те самые, которые нельзя выдумать или подготовить и которые приходят в такие минуты из самых глубин нашей души, толкнулись в его сердце и выпорхнули наружу.

– Знаешь, – сказал он медленно. – Я только теперь по-настоящему понял, что значит слово «ненаглядная»…

Лицо ее стало не по-детски серьезным, и они поцеловались. Потом еще и еще. Голова закружилась, как будто самолет его жизни попал в неуправляемый штопор и вихрем понесся к земле. Окружающее подернулось какой-то мерцающей пеленой, в которой плясали золотые искры. Стало жарко, а свежесть ее губ была… как ключевая вода в знойный день, когда пьешь и не можешь напиться. То ли оттого, что мучает жажда, то ли оттого, что вода слишком вкусна…

Гости немедленно обнаружили творящееся непотребство и одобрительно заорали. А чей-то бас резонно предположил, что молодым пора баиньки. Идею тут же подхватили, и изрядно набравшиеся дружки взялись их провожать. Пошел золотой дождь из зерна и монет, означавших, кажется, плодовитость и благосостояние. «Так ведь и зашибить могут!» Сашка не удержался и, разрушив благочинность процессии, подхватил Ярину на руки. Все завопили, желая многих лет, детишек и разных других вещей, от которых покраснел бы и пьяный грузчик. Савинов, спасаясь от наставлений, вихрем промчался по переходам и пинком отворил дверь в спальню. Девушка котенком свернулась у него на руках и, кажется, даже мурлыкала, улыбаясь. Позади не стихал шум. Народ был настроен серьезно. Есть и пить собирались до утра. Причем не обязательно до завтрашнего…

Он хотел было с ходу переправить ее на ложе, но Ярина внезапно напряглась, упершись ему ладошками в грудь. Повинуясь ее молчаливой просьбе, Сашка осторожно поставил девушку на пол. Она вдруг стала очень серьезной и, кажется, даже испуганной. Смотрела странно, и во взгляде снова был какой-то вопрос… Он удивился. Неужто девственница еще? Целовалась-то она смело… «Железные глаза, – не к месту подумал он. – Как видно, с волей у нее все в порядке… Да в чем дело?» Осторожно взял узкую ладошку и прижал к щеке. Поцеловал тонкие пальцы. Ярина глядела испытующе и… с какой-то надеждой. Он привлек ее к себе, поцеловал в губы, в шею, отогревая, успокаивая. Почувствовал, как расслабляется напряженное струной девичье тело. Мягкие ладошки пустились гулять у него по затылку, нежно касаясь, прижимали, тянули все ближе и ближе. Жаркая волна промчалась по жилам, ударила в голову. Желание вдруг захлестнуло его. Руки стиснули упругое сильное тело девушки. Она судорожно вздохнула. Они целовались дико и самозабвенно, не отвлекаясь даже на то, чтобы снять друг с друга одежду. Но та каким-то чудом сама собой испарялась. Кожа девушки на ощупь напоминала бархат. Ему раньше казалось совершенно дурацким это сравнение, но теперь он понял, о КАКОЙ коже сказаны эти слова. «Пушистая моя…»

Они рухнули на постель, окруженную свежесжатыми снопами зерна. Ее ноги обвили его бедра. Сашка совершенно потерял голову. Казалось, они взлетают вместе куда-то высоко-высоко. Девичья грудь, содрогающаяся под поцелуями, такая… такая… Он целовал ее всю неистово и жадно, как путник, дорвавшийся до воды в пустыне. Желание стало таким сильным, что в паху резануло болью. «Господи!..» Ее лицо перед глазами, страдальчески счастливое, искаженное сладкой мукой. Губы, приоткрытые судорожным вздохом…

Они довели друг друга до безумия. Потерялись во времени, не понимая и не желая понимать – где верх, где низ и кто из них кто, позабыв свои имена. Рвались навстречу, как если бы их разделяло огромное расстояние, проникали сквозь, теряя и находя себя в безумном, нескончаемом танце. Устав, лежали, целуясь, впивая дыхание друг друга, и вновь все начиналось сначала. Уже солнце светило в окошко, а они никак не могли остановиться… На секунду оторвавшись от ее губ, Сашка приподнялся и увидел, что тело девушки окутывает золотое, манящее сияние. Ее кожа была странного персикового цвета, и солнечные лучи выхватывали из полумрака волшебные изгибы, окруженные сияющим ореолом. «Ярина… Яра…» Она смотрела на него, и глаза ее на этот раз были зелеными…

Когда они проснулись, был уже давно белый день. Сашка поцеловал ее и спросил:

– Как ты?

Ярина улыбнулась:

– Мне кажется, что ты все еще во мне…

В дверь осторожно поскреблись.

– Эй, счастливые! Не нашумелись еще? – произнес голос Хагена. – Есть хотите?