Циклы "Антимир-Восточный конвой-отдельные романы.Компиляция.Книги 15. Романы-16 - Владимир Дмитриевич Михайлов

То ли испугался нас, приняв за врагов. То ли правильно понял, кто мы и зачем, и не захотел оставаться с нами.

Не захотел возвратиться в Производный Мир.

Я словно оцепенел: таких неудач у меня еще не бывало. И не заметил вовремя, что туман начал стремительно рассеиваться и в одной стороне горизонт стал все сильнее наливаться оранжевым светом. Борич увидел и оценил это первым.

— Новая плоскость! — крикнул он, дернув меня за рукав. — Идет на нас!

Это было очередное взаимопроникновение нашего континуума в другой, или другого в наш — все едино. На нас надвигалась линия, разделяющая и соединяющая разные миры, как всякая граница. Линия — катализатор чудес и катастроф.

— Берегись!

Он заколебался и начал превращаться во что-то; я даже не успел разобрать — в какое существо.

Уже откуда-то издалека до меня донеслось:

— Ищи меня в Париже!..

В следующий миг я остался один. Но ненадолго.

Подхватило и меня… Завертело, понесло, превращая не знаю во что.

Только не в того, кем я был до сих пор.

СХВАТКА

Очень соленая вода окружала меня, словно я стал вдруг огурцом, предназначенным для закуски под стопку водки. Вода лилась в рот, заставляя ощутить собственную тяжесть, и одновременно выталкивала, не позволяя пойти ко дну.

Отфыркиваясь, я всплыл, работая передними и задними ластами скорее инстинктивно, чем намеренно. Поднял голову на длинной-предлинной гибкой шее. Разинув донельзя зубастый рот, откусил здоровенный кусок воздуха. Он оказался вкусным, душистым и теплым. Удовлетворенный, я стал поводить головой над поверхностью воды, чтобы увидеть и схватить рыбу: мне хотелось есть.

Я увидел ее уже через несколько секунд. Шея плавным движением вывела голову на нужную позицию — и, резко разогнувшись, метнула ее в воду, словно это был камень. Мои челюсти сомкнулись, удерживая отчаянно бившуюся в зубах рыбу. Я не знал ее названия — плезиозаврам это ни к чему, — зато хорошо помнил, какова она на вкус. Движением шеи я подбросил ее в воздух и поймал — чтобы сразу проглотить. Это удалось. Но, глотая, я заметил неглубоко в воде еще одну тень. Она была намного больше рыбы и плыла быстрее. Инстинкт подсказал мне, что это — враг. Опасный. Смертельный враг, находившийся сейчас в значительно более выгодной позиции.

То был ихтиозавр — ящер, как я, но обликом уподобившийся рыбе. Он мог не переводить дыхания дольше, чем я, и поэтому его возможности под водой — то есть там, где находилось мое тело, не защищенное никакой броней, — были намного больше моих. Я мог атаковать его лишь сверху, из воздуха; но при этом мое самое уязвимое место — шея — становилось удобной мишенью для нападения. Тут самое важное для меня было — не промахнуться, нанести удар в самое слабое его место — в тонкую часть тела, туда, где начинался хвост, похожий на рыбий, не такой, как у меня: длинный, хорошо приспособленный к тому, чтобы резко менять направление движения. Я должен был схватить его с первого раза, потому что на второй удар у меня могло не хватить времени.

Сейчас шея моя и верхняя часть тела находились над водой; крутизна моих гладких боков была слишком большой, чтобы он мог вцепиться в них. Значит, он будет стремиться схватить меня за один из ластов — или за хвост в средней его части, чтобы нанести серьезную рану, а кроме того — помешать мне маневрировать. Потом ему оставалось бы ждать, пока я не потеряю силы, истекая кровью. Поэтому я обязательно должен был ударить первым — и безошибочно.

Я сильно заработал ластами и хвостом, все быстрее направляясь навстречу ему. Я должен был показать уверенность в своих силах — их у меня было достаточно — и полное отсутствие страха. И не только показать, но и в самом деле не испытывать его.

В ответ ихтиозавр тоже увеличил скорость. Он летел на меня, лишь слегка изменив направление. Мне стало ясно: он не будет ждать моей атаки, но нападет сам; и, судя по направлению — не на ласты или хвост: сильный удар своим хвостом позволит ему выброситься из воды более чем на половину длины его тела и вцепиться именно в мою шею — в случае удачи это означало бы мою гибель.

Но мне уже стало ясно, каким способом можно избежать такого конца. Это знание сидело глубоко во мне, и мне не пришлось искать его, оно возникло само и заставило повиноваться ему.

Исполняя эту волю древней памяти, я дождался мгновения, когда страшный враг оказался в том месте, откуда ему нужно было начинать бросок — промедлив, он вынырнул бы уже за мной, и его грозные челюсти схватили бы лишь воздух. Но расчет сидел в его памяти так же прочно, как мой план действий — в моей, и он начал решающее движение вовремя.

Но одновременно с ним начал действовать и я. Легким движением хвоста повернулся так, чтобы находиться к нему не боком, а грудью. И одновременно нырнул, не изгибая шеи, но напрягая ее и ударив ею по воде; это было так же, как если бы в воду обрушилось высокое подмытое водой дерево. Возникшее волнение воды качнуло его, нарушая точность броска; я же погрузил голову еще ниже, так что она оказалась под нападавшим, и обратным движением, разгибая шею, вонзил зубы в его тело именно там, где; хотел: близ хвостового плавника. Стремящаяся вверх масса ихтиозавра была очень велика, и он увлек меня за собой; не будь я готов к этому, он сломал бы мне шею. Но я снова заработал ластами и хвостом и помог ему подтащить меня поближе к поверхности. Тем временем я впивался в его тело все глубже и глубже, и вода вокруг нас все более мутнела от его крови.

Неимоверным рывком ему удалось вырваться из моих челюстей и отплыть в сторону. Там он, уже не решаясь напасть сам, ожидал, наверное, моей атаки.

Но мне теперь спешить было незачем. Его мощное сердце продолжало гнать кровь, и с каждым его ударом все больше ее вытекало в воду. И с каждым ударом сердца он слабел.

Наверное, почувствовав это, ихтиозавр бросился на меня. Скорее всего это было продиктовано отчаянием.

Но теперь наши скорости уравновесились: он уже не мог в полную силу серьезно работать хвостом. И я успевал при всяком его броске отплыть в сторону, сохраняя между нами