Японская война 1904. Книга 4 - Антон Дмитриевич Емельянов

И почему у меня ощущение, что я сейчас заключаю сделку с дьяволом? А еще… Почему мне стало так беспокойно за наши собственные тылы, где на самом деле тоже не очень спокойно и где народ уже закипает в преддверии первой русской революции 1905 года?

Но время же еще есть?

* * *

Роман Исидорович Кондратенко как обычно с утра выехал на инспекцию фортового пояса. В начале осады некоторые офицеры еще не понимали, насколько он важен, рассчитывая в случае чего отойти еще раз за стены самого Порт-Артура. Вот только с каждым днем становилось все очевиднее: старые правила осады больше не работают, и если они дадут прижать себя к морю, то все… Современные дальнобойные орудия уничтожат и всех защитников Порт-Артура, и остатки флота.

Но они держались! Не пускали врага! И после отражения очередного штурма Роман Исидорович раз за разом вспоминал полковника Макарова, что прорвался к ним в самом начале осады. Он ведь еще тогда предупредил о тактике японцев и даже предсказал главные направления ударов. Вот сейчас армия Ноги как раз нацелилась на высоту 203, она же гора Высокая… И как бы тяжело пришлось полковнику Семенову, какие бы страшные потери понес 26-й Восточно-Сибирский полк, если бы не снятые заранее и подтянутые для прикрытия тяжелые орудия?

Впрочем, больше, чем за военные советы, Кондратенко был благодарен за дополнительные 8 тонн медицинских припасов. И те, что им сразу передали, и те, что они успели потом купить за подаренные японские иены. Лекарственные препараты, карболка для дезинфекции, бинты — вроде бы мелочи, но в госпиталях по всему городу лежало уже около 10 тысяч солдат. А во сколько бы раз их было больше, если бы врачи не успевали их лечить и возвращать в строй? А ведь тогда… Миротворцев не раз говорил, что еще чуть-чуть, и могли бы получить вспышку холеры. Но пока бог миловал.

Роман Исидорович невольно задумался, а как идут дела у самого полковника Макарова. Интересно, а не повысили ли его уже? Когда новости еще доезжали до Порт-Артура, то среди команд «прорывателей» ходили слухи, что тот сумел отличиться при Ляояне. Но потом блокада стала гораздо жестче, и с тех пор они не могли получить даже крохотную весточку из большого мира. Что там? Как идут дела у Куропаткина? Когда ждать помощи? Весь мир, казалось, сжался до линии укреплений и бесконечных орд японцев там, вдали.

— Владимир Григорьевич, ваши позиции опять не узнать, — Кондратенко дежурно пошутил про перекопанные японской артиллерией укрепления. Со стороны казалось, что 26-й действительно каждую ночь проводит перепланировку, стремясь запутать противника…

Однако, а что полковник делает на открытом месте? И пусть враг сегодня притих, но все равно… Нельзя терять бдительность.

— У меня… — Семенов сглотнул, а потом протянул Кондратенко новенькую кожаную сумку. — Тут послание для вас.

— Что? Для меня? Но как посланник прорвался мимо японцев?

— А японцы и передали. Приехал какой-то важный седой дядька, потом попросили одного из наших подойти, и я…

— Это могла быть ловушка.

— Была бы ловушка, забрал бы их с собой, — Семенов махнул рукой в сторону склада с самодельными гранатами из артиллерийских снарядов, которые в последние месяцы немало помогли в обороне города.

— И что тот седой? Кто это был?

— Он ничего не сказал. Вернее, сказал, что мне нет смысла ему верить, поэтому ему нет смысла тратить время на разговоры. Поэтому вот послание с той стороны от того, кому вы, Роман Исидорович, должны сто тысяч иен, — было видно, что Семенов смущен от одной мысли о том, что у их генерала могут быть такие долги.

— Макаров! — сам же Кондратенко сразу все понял. — Только ему хватило бы наглости передавать весточку не через контрабандистов, а сразу через японцев. И что в посылке? Уже смотрели?

— Бумаги и детали для радио… Катушки, конденсатор, причем не слюдяной, а с пластинами внутри, и инструкция с шифром. Прошу прощения! — выпалил Семенов. — Пока вас не было, я не удержался и показал бумаги и технику нашим связистам, и они считают, что в теории…

— Да говорите уже!

— Мы сможем настроить радиоприемники на конкретную частоту! Павловский даже читал про что-то подобное в лондонском «Электришен», там, правда, обсуждалась голая теория, а тут — вот он прибор, осталось только собрать. В смысле добавить к нашему радиотелеграфу.

— И? — Кондратенко уже все понял, но боялся сглазить.

— Если у наших будет такой же прибор, на такой же частоте, то мы сможем их услышать. Даже несмотря на японские помехи! Тут еще было указано точное направление для антенны, чтобы связь была еще лучше, но… Вы же понимаете?

— Понимаю, — Кондратенко с трудом сдержал появившиеся в уголках глаз слезы. — Если мы сможем поймать сигнал, если его смогут передать… Значит, наши уже совсем рядом!

Их не забыли! К ним пришли! Все лишения, все смерти, все геройства — все было не зря. И теперь их уже ничего не остановит. Ничего же?

* * *

Вера смогла выбить себе место в министерском поезде. Узнала, что Плеве собирается обратно в столицу, попросилась, и тот не отказал. Интерес Вячеслава Константиновича был понятен, он рассчитывал выйти через Веру на ее отца, а девушка в свою очередь хотела побыстрее оказаться в Санкт-Петербурге. До нее только дошли слухи, что планируется большая акция… На Покров собрать людей уже не успели, но вот на крестный ход от Казанского собора в ноябре — вполне.

И Вера планировала использовать эту возможность на полную. Как она научилась у Макарова: хочешь добиться своего — действуй. Не бойся, рвись вперед, удивляй, чтобы никто даже подумать не мог о том, на что ты решишься… И она решилась! Поезд как раз тряхнуло, когда тот остановился на каком-то неизвестном полустанке. Ради такого никто из свиты Плеве даже не пошевелится, а вот Вера… Тихо поднявшись со своего места, девушка выскользнула из министерского вагона и незаметно добежала до одного из санитарных, которые прикрепили к поезду, чтобы вернуть тяжелых раненых домой.

Еще недавно для этого не хватало времени и сил, но благодаря победам Макарова мир начал меняться. А она сделает эти изменения необратимыми.

— Получилось? — улыбнувшись остальным солдатам, Вера остановилась перед койкой, где завернутый по самые брови лежал ее невольный помощник.

Чернецкий не хотел уезжать