Летнее Солнцестояние - Уильям Хорвуд

Брекен прошел в тот раз всего десять ярдов, после чего им стали овладевать всевозможные сомнения. Он никак не мог взять в толк, зачем он вообще сюда пришел и куда хочет пройти. Плохо соображая, что с ним происходит, он покинул Грот Корней и опомнился лишь через несколько часов, дивясь своему поведению.

В следующий раз он предпринял более решительную попытку и углубился в Грот настолько, что корни скрыли от его глаз вход в туннель. Однако вскоре он заметил, что отметки, оставляемые им на земле, исчезают едва ли не мгновенно, потому что пол в гроте буквально ходил ходуном; к тому же у него вдруг возникло нелепое чувство, будто за ним наблюдают откуда-то слева. Но кто это мог быть? Крот? Зверь? Брекеном овладела паника, с которой он уже не мог совладать, и он поспешил убраться из Грота Корней, боясь только одного — что ему не удастся найти дорогу назад, ко входу в туннель.

Он сделал и третью попытку. В этот день на поверхности установилось полное безветрие и корней почти не было слышно. Сначала все шло хорошо, но затем Брекена внезапно сразила такая смертельная усталость, что ему отчаянно захотелось улечься спать прямо на корни... Он с трудом заставил себя повернуть назад и еле волоча ноги дотащился до туннеля. Таким образом, и третья попытка закончилась неудачей.

Самым удивительным было то, что все эти необъяснимые чувства и беспричинные страхи проходили, стоило ему оказаться возле входа в туннель. В корнях уже не чувствовалось ничего необычного — корни как корни, каких он видывал множество.

В конце концов Брекен решил устроить перерыв и отправиться на поверхность — ему пора было немного проветриться, ведь он провел в непрерывных изысканиях множество дней. Он потерял счет времени, полагая, что с той поры, как он покинул Ру, минуло пятнадцать или двадцать дней.

Когда же наконец он выбрался на поверхность, то не поверил своим глазам. Октябрь подходил к концу. Деревья по большей части были уже голыми, холодный ветер раздраженно трепал оставшуюся кое-где листву.

И тут до Брекена дошло, что он провел в туннелях Древней Системы много недель. Это обстоятельство ошеломило его — что это за система, если крот теряет в ней чувство времени?

Брекен поежился, чувствуя, как холод забирается ему под шкуру, и решил, что ему следует отправиться в гости. Единственным местом, куда он мог пойти, была нора Ру. Она радовалась и его приходу, и его уходу... Он рассмеялся и заспешил вниз, на склоны, с наслаждением вдыхая знакомые лесные запахи.

Оказавшись в норе Ру, он вновь рассмеялся, ибо увидел в ней таких кротов, с которыми ему еще никогда не доводилось иметь дела, — крошечных кротышей. Ру принесла потомство всего несколько дней тому назад и потому не слишком-то обрадовалась его неожиданному визиту. Впрочем, она и не гнала его — ведь он мог ловить для нее червей и оборонять ее дом.

Глава двадцатая

Холодный ветер бушевал над лесом. Из-за корня, находившегося рядом со входом в туннели Ребекки, выглянула мордочка неведомого смельчака. Это был тот самый боевик, который отказался пропустить Меккинса в нору Ребекки, но обещал при случае передать ей его слова; потрясенный до глубины души тем, что случилось накануне, он вернулся сюда под покровом ночи с мыслью о том, что он сможет хоть как-то помочь Ребекке, хотя истинной причиной его возвращения было отнюдь не желание помочь, а ощущение немыслимой тяжести, которое не оставляло его ни на мгновение, — ведь он тоже косвенно участвовал в гнусном преступлении.

По тихим пустынным туннелям он пробрался к ее норе, решив про себя, что при малейшей опасности тут же оставит свою безумную затею и ретируется. Это был немолодой, видавший виды крот, драчливый уроженец Вестсайда, однако то, что открылось его взору в норе Ребекки, повергло его в такой трепет и ужас, каких ему еще никогда не доводилось испытывать.

Ребекка распласталась трупом у дальней стены. Тельца пяти ее детенышей валялись в разных концах норы, они походили на опавшие листья, слетевшие на жухлую траву, ко торой был устлан пол. С замиранием сердца он прошел между ними и оказался рядом с Ребеккой. Она еле слышно постанывала, и это значило, что она была жива.

Имело ли смысл передавать ей те слова? Крот задумался. «И какое мне до всего этого дело? Видит Камень, если меня здесь застукают — пощады не жди... Эх, и понесла же меня нелегкая...»

Наконец он собрался с духом и, положив лапу на плечо Ребекке, хрипло буркнул:

— А ну-ка вставай, слышишь? Тебе нужно отсюда уйти... Давай-давай, поднимайся...

Ребекка вздрогнула и громко зарыдала. Тогда боевик ощутимо пнул ее в бок:

— Я обижать тебя не собираюсь, но, если они найдут меня в твоей норе, конец придет нам обоим, поняла? Так что лучше помалкивай...

Ребекка сразу замолкла и с ужасом посмотрела на неизвестного. Тот продолжил уже совсем другим тоном:

— Я знаю крота, который готов тебе помочь. Его зовут Меккинсом. Он хотел свидеться с тобой еще до того... как произошла эта жуткая история...

Ребекка никак не реагировала на его слова.

— Послушай меня, милочка, — обратился он к ней неожиданно ласково, — тебе нельзя здесь оставаться. Пойдем со мной...

Он заставил Ребекку подняться на ноги, говоря без умолку и тщетно стараясь загородить собой разбросанные по полу трупики ее малышей, вытолкнул в туннель и вывел на свежий воздух. Однако стоило Ребекке оказаться в ночном лесу, как ее стала бить крупная дрожь, она вновь зарыдала в голос и, заикаясь, произнесла:

— Я н-не м-м-мог-гу их ос-с-ставить...

Все это уже начинало действовать кроту на нервы, он боялся, что плач Ребекки может привлечь к себе внимание Руна, любившего рыскать по ночам. На ее плач могли слететься и совы. Но как ни пытался боевик урезонить ее, Ребекка наотрез отказывалась уходить от норы. В конце концов он не выдержал и грубо рявкнул:

— Ладно! Как знаешь... Я пошел...

Однако далеко он не ушел. Его не пустило сердце. Он спрятался за тем же корнем, за которым таился и вначале, и стал терпеливо ждать, надеясь на то, что к Ребекке вернется разум. Так он стал свидетелем древнего ритуала несчастной, потерявшей своих детей матери, инстинктивно исполненного Ребеккой.

Она вернулась в свою нору и вышла на поверхность только тогда, когда он, устав ожидать, уже хотел предоставить ее