Гротенберг. Песнь старого города - Александр Деворс

стражник успел поразить его своей рапирой, а Сегель, как часто в таких случаях бывает, не успел среагировать, и защититься. Хуже всего было то, что такие раны тормошили Тьму внутри него. Это кружило голову, а иногда обрушивалось на него песней. Здесь её слова были для него различимы. «Отринь человеческую оболочку, восстань! Нет предела границ!» — древний, утерянный язык, но Сегель понимал значение каждого слова.

И боролся.

Потому что если он и поддастся Тьме, то не сейчас. Ещё рано.

На верхних уровнях тюрьмы уже чувствовалось дуновение свежего, прохладного воздуха, оттуда, с поверхности. Меч сошелся с мечом, и Сегель налег на рукоять с силой. На миг оставил давление, чтобы обрушить на мертвеца шквал ударов, под которым лезвие проржавевшего меча его соперника сначала треснул, а потом рассыпался. Сегель бросился вперед, пронзая сердце насквозь. Жизненная сила хлынула в лезвие, и, издав хрип, нежить обмякла на лезвии. Сегель неловко отбросил мертвеца назад, и покачнулся, тяжело дыша. Упираясь обеими руками в колени. Бои изматывали. Самым свежим из них оставался Хирем, но мужчина не знал, почему. Лишь видел, что сам бой придает ему сил. Особенно с теми, кто погиб не так и давно. Словно бой подпитывал юношу, наделяя его смертоносностью.

Здесь уже пробивался кое-где тусклый солнечный свет. То ли день ещё не кончился, хотя к замку они поступали уже на границе с закатом, то ли начался уже новый, и они пробыли в этом месте не менее половины суток. И то и другое — не давало информации ровно никакой.

Сегеля же снова скрутило, обрушивая на голову волны музыки. По лицу скользнули капли холодного пота. Мужчина обхватил голову руками, и закрыл уши. Он чувствовал, чувствовал, что магия алхимика ослабевает под действием проклятия замка. Врывается гомоном голосов, зовущих, манящих. Среди них был один, к которому хотелось тянуться. Элиза. Она была где-то там, среди них. Однако именно её голос напоминал ему о том, что потянуться к ним он не может.

«Нет, Элиза. Рано мне ещё» — пробормотал Сегель, и усилием воли заставил себя подняться, и выпрямиться. Закрыть глаза, представляя, как укрывается от них стеной. Скорее, это было такое внушение, чем настоящая защита, но это помогло, и мужчина, наконец, выдохнул.

Словно выгадав момент, мир вновь пошел рябью, утягивая его обратно, в прошлое, и почему-то сейчас он понял, что не только его, а общее для всех них.

17

Время и день — неизвестны

Сегель

Я никогда не был в таком богатом месте. Я поймал себя на том, что глазею по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то в свете тусклого «светлячка», которого создал Огюст. Умное существо само знало, куда лететь, и что подсвечивать. Но даже с такой нехваткой света я видел богатую отделку мрамором, видно, доставленным все теми же мастерами, что, по слухам, помогали основателю города — таких пород в городе не водилось, увы.

Конечно, почетно оказаться здесь, а для меня — невысокого щуплого паренька — все окружающее казалось вообще огромным! Если бы не наша задача, пресекающая запал исследователя на корню, я бы не удержался, и обошел весь замок.

Покои наместника и его семьи занимали целое крыло. Поначалу я об этом не подумал, но вскоре нам пришлось разделиться. Комнат было пять, в которые уместились все отпрыски семьи Трейвас. Ещё приказали захватить и гостевые комнаты — убить посланцев короля, чтобы весть о перевороте шла как можно дольше. Это требование уже обрушилось на нас после прибытия в Замок. Диор, смачно выругавшись, и проклиная вслух всех, кто сделал нам этот заказ, конечно, отказаться уже не мог. Служанка это все встретила с надменным спокойствием, и пообещала, что если Диор так хочет кары, то «Полуночники» пойдут первыми на божественную плаху.

Что ж, крыть было нечем.

Так, постепенно, мы разделялись. Диор свернул в комнату с главами семейства, а затем уже и мы разделились. Я взял на себя последнюю дверь.

Комната была сравнительно небольшая, на двоих. Большой мягкий ковер застилает всю комнату — нам же лучше, шаги приглушит! — а стену меж двух больших арочных окон, откуда сейчас лился ровный серебристый свет, прикрывала картина, где был изображен неизвестный мне ранее... город? Нет, не очень похоже. Какая-то странная местность в песочных тонах. Каменные дорожки, высокие колонны, поросшие пожухлой растительностью золотистого оттенка. Там, вдалеке, стоит мужчина, протягивая руку к зрителю, но взгляд его прикован к просящему, протягивающего ему меч из черного металла.

В искусствах, правда, я был плох, чтобы узнать, чьей руки эта картина, или узнать участников полотна.

По обе стороны стояли кровати, а я слышал тихое дыхание. Сиола прошла вперед, огибая меня. Её рука с отравленным кинжалом чуть подрагивала. Она двинулась к левой кровати, а я — к правой. Нож тоже был у меня в руках, и я лишний раз поправил ворот, чтобы он тщательно прикрыл моё лицо.

С содроганием я двинулся вперед. Совсем юный мальчишка! Он лежал, казалось, неподвижно, едва-едва дыша через приоткрытый рот. Чуть старше Элизы... по спине пробежал холодок, а от одной мысли, что кто-то мог бы вот так прийти, и убить её, меня охватывало отчаяние.

Вот уж не ожидал от себя такой малодушности.

Сердце только болезненно сжалось. Я поднял над головой клинок. Один удар... просто одно движение. Точное, быстрое и все кончится. Ты отвернешься. Может, стремительно расслабленное лицо юнца тебе будет сниться потом в кошмарах, когда ты внезапно почувствуешь вкус выпивки, или будешь заливать ей тяжелую жизнь за пределами