Ночная Сторона Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

— И как ты это почувствовала, Мак?

Маленькая темноволосая девушка задрожала.

— Если это тебя так пугает, ты не должна нам рассказывать об этом. Может быть, ты предпочитаешь сесть?

— Я почувствовала себя так, как будто умерла. Мне стало все безразлично, я была здесь и, одновременно, далеко. Я видела те же самые предметы, но они означали совсем другое, я не могу объяснить. Люди стали пустыми, вроде одежды, под которой нет ничего, все, за исключением тебя.

— А я вынула из волос мои самые лучшие заколки и положила одну на умывальник, — сказала Фиалка. — Я не хотела, но так и сделала, а потом вода добралась до нее и сливное отверстие съело ее, по-настоящему хорошую заколку с бирюзовой головкой; и я подумала, что это было забавно.

Шелк кивнул.

— А ты, Крассула?

— А мне захотелось полетать, и я так и сделала. Встала в кровати, подпрыгнула и вроде как полетела по комнате. Клиент ударил меня, но мне было наплевать.

— Это произошло прошлой ночью? Одна из вас была одержима прошлой ночью. Ты, Крассула?

Худая женщина молча кивнула.

— Это ты кричала прошлой ночью? Я был здесь — снаружи, на Ламповой улице, и слышал чей-то крик.

— Кричала Элодея. Это вернулось, и я стала бросать предметы. Полет был в первый раз, месяц назад.

Шелк кивнул, задумчиво глядя на девушку:

— Спасибо тебе, Крассула. Я также должен поблагодарить Мак и Фиалку, и я это делаю. Раньше у меня никогда не было возможности поговорить с теми, кто был одержим, и то, что ты мне рассказала, может мне помочь.

Мукор исчезла; по меньшей мере он больше не видел ее ни в одном лице. Когда они встретились с Кровью на Солнечной улице, тот сказал ему, что бывают человеческие существа, которые могут завладеть другими, и Шелк спросил себя, действительно ли Кровь подозревал, что бесовка, которая тревожит этот дом, — его дочь. Шелк решил, что самое лучшее — не дать ему времени даже подумать об этом.

— А теперь мы споем песню, которую всегда поют в ходе церемонии. Встаньте, все вы, и соедините руки. Кровь, Мускус и остальные должны петь вместе с нами. Выйдите вперед и соедините руки.

Большинство из них не знало Гимн Всем Богам, но Шелк научил их припеву и первым трем куплетам, и они исполнили Гимн на удивление хорошо, причем Мускус, который вообще редко говорил, спел отличным тенором.

— Хорошо. Это была репетиция, и через мгновение мы начнем церемонию. И начнем мы ее снаружи. Вот этот маленький кувшин с краской и эта кисть… — Шелк показал их, — уже благословлены и освящены. Пятеро из вас, выбранные среди тех, кто живет в доме, будут участвовать в восстановлении пустого креста над дверью на Музыкальную улицу, в то время как все остальные будут петь. Было бы лучше всего, если те трое, которые были одержимы, окажутся среди этих пяти. После чего мы три раза подряд обойдем весь дом и опять соберемся здесь, чтобы закончить изгнание бесовки.

Они вышли наружу. Пока удивленные мальчишки глядели во все глаза и указывали пальцами на женщин, многие из которых были полуодеты, Шелк выбрал двух стройных девушек из всех тех, кто, казалось, относился к процедуре самым серьезным образом.

На открытом воздухе Музыкальной улицы Гимн Всем Богам звучал неясно и слабо, но все наблюдавшие за ними зеваки снимали шляпы, когда Кровь и Окунь, по очереди, тяжело поднимали каждую из пяти девушек на плечи. Гамма за гаммой, и почти стертый гаммадион, пустой крест, вернулся на место. Когда под ним появилась основа, Шелк сжег кисть и остаток краски в большом кадиле.

— Ты собираешься принести что-нибудь в жертву? — спросила Орхидея. — Другие приносили.

— Уже, — ответил Шелк. — Не обязательно приносить в жертву именно животное, и ты только что была свидетелем того, что без этого можно обойтись. Вот если потребуется второй экзорцизм, мы используем животное и прочтем божественный замысел по его крови. Ты понимаешь, о какой жертве я говорю и почему мы делаем все это? Я предполагаю, что зло входило в твой дом через дверь на Музыкальную улицу, потому что это единственный вход в оскверненный мантейон.

Орхидея нерешительно кивнула.

— Отлично. — Шелк улыбнулся. — Что касается второй части экзорцизма, мы пойдем торжественной процессией и три раза обогнем здание; все это время я буду читать вслух абзацы из Хресмологических Писаний. Было бы лучше всего, если бы ты пошла рядом со мной, а четверо мужчин заняли такие положения, с которых они могли бы поддерживать порядок.

Он заговорил громче, чтобы его услышали все женщины:

— Нет необходимости идти в ногу, как труперы. Но вы должны идти вереницей и слушать то, что я буду читать.

Он снял очки, вытер их рукавом и опять надел. Одна из юных женщин нервно хихикнула.

Засмеялась бы Гиацинт, если бы она увидела его в этих маленьких и почему-то всегда запачканных линзах? Конечно — она смеялась и над менее смешными вещами, когда они были вместе. В первый раз ему пришло в голову, что она могла смеяться так потому, что была счастлива. Тогда и он чувствовал себя счастливым, без всякой причины.

Прочистив горло, он попытался восстановить в памяти те чувства. Нет, не счастливым — он чувствовал радость.

Радость. Шелк попытался представить себе, как его мать предлагает Гиацинт бледный зеленоватый лаймад, который они пили каждый год в самую жару, и не сумел.

— «Первый раз бес совершает насилие над собой, когда становится нарывом и, так сказать, раком витка, насколько это возможно; для того, чтобы разъяриться на все, что есть в витке, ему должно отделить себя от этого витка и от своей в конечном счете полубожественной природы, в некоторой части которой содержатся различные природы всех остальных вещей. Во второй раз бес совершает насилие над собой, когда отвращает душу от любого хорошего человека и движется к нему с намерением причинить ему зло».

Шелк рискнул оглянуться. Руки Орхидеи были сложены для молитвы; более молодые женщины следовали за ними в пристойном порядке, некоторые из них даже вытягивали шеи, пытаясь расслышать его слова. Он стал читать громче:

— «В третий раз бес совершает насилие над собой, когда поддается искушению причинять боль. В четвертый, когда играет роль, действуя или глаголя лицемерно или лживо. В пятый, когда действует или движется совершенно бесцельно…»

Они заканчивали половину третьего и последнего обхода, когда окно над их головами разлетелось на куски, осыпав Журавля, шедшего