Один ленивый мальчик - Александр Бельский

удара, Измененный дёрнул ей в сторону. Копье Иштека вывалилось из разверстой груди. Извернувшись, Потерявший душу кинулся на нового противника, на Тура, а на тройку Нехти навалилась новая бестия, которую они, следя за предыдущей, едва не проворонили. Её тело метнулось над краем погреба, и лишьчудом она рухнула не на них, а на подставленные щиты.

Строй развалился. Ренефсенеб упал на одно колено и прикрывался щитом. Его рогулька была теперь бесполезна и только мешала. Иштек и десятник, не сговариваясь, ударили одновременно по крику «Шой!» десятника, Иштек бил по ногам, а Нехти — по голове. Ногу гадина отдернула, и удар Иштека прошел вскользь. Богомол был слишком опытен, чтобы провалиться, и удержал линию. Удар десятника оказался получше — палица вроде бы раздробила левое плечо Потерянной души. Тварь отвлеклась от своей первой жертвы, и отскочила, а Ренефсенеб, потрясенный, но целый, ухитрился встать и приготовить рогатину. Тем временем Богомол заметил, что из пролома вылезает очередная тварь.

— Если и она сейчас кинется, нам конец! — воскликнул он. Нехти и Ренефсенеб не видели, что происходит внизу, и не поняли, о чем он, думая, что он говорит об атаковавшем их Проклятом.

— Тогда атакуем сами! Ренеф, рогатину в шею! Богомол, бъем одновременно в голову!

На их счастье, тварь внизу нашла себе легкую жертву. Иштеку за урезом погреба не было видно, что там творится, но по звукам он понял, что солдату в погребе наступил конец.

— Шой! — крикнул десятник, и они одновременно ступили вперёед. Рогатина уперлась чуть ниже, чем нужно, но вполне удачно. И тут тварь ударила сбоку здоровой лапой, и строй снова рассыпался — Ренефсенеб, не оправившийся еще после первой атаки, упал. Тварь попыталась кинуться на него, но Богомол влепил ей палицей в морду. Голова страшилища дернулась, нижняя челюсть хрустнула и, рассыпая зубы, повисла под неестественным углом. Язык, с которого капала какая-то бурая жижа, вывесился изо рта, будто умертвие дразнилось. Тварь вновь отпрянула, и удар десятника лишь вскользь пришелся ей по черепу. Будь это человек, его бы оглушило, но Измененному всё было нипочем, и он снова отпрыгнул, глядя бельмастым взглядом прямо на них.

Победный рёв сзади них провозгласил об окончательной гибели атаковавшей тройку Хори твари. И почти сразу же их собственный противник снова кинулся вперёд. Ренеф так и лежал, и его надо было прикрывать. Места для манёвра было маловато, но Проклятый изменил тактику. Он кинулся не на них, а на стену, и уже сверху прыгнул, но — на негра. Маджай почти добил своего Изменённого — у того была уже отрублена нижняя лапа и перебита оставшаяся после начала боя единственная действующая рука. Нехти и Богомол завопили. Тур был так же быстр, как и нежить — вместо решающего удара он, рухнув, распластался на полу и откатился к ним. Тварь промахнулась и приземлилась на свою товарку, но тут же вскочила и встала за полуразрубленным чудищем, словно прикрываясь им. Не сговариваясь, негр, Богомол и Нехти шагнули вперед. Две булавы добили калеку окончательно, а копьё негра контролировало движения второй страшилы.

Крик Баи и его прыжки привлекли пировавшего внизу Изменённого. Таким же могуче-неуклюжим прыжком, как и предыдущие, он метнулся в сторону рябого крикуна. А строя там уже не было. Анхи лежал, Баи хромал, Себекнехт и Хори стояли на расстоянии трёх локтей друг от друга. Надеясь, что Хори и его люди всё же справятся, Нехти с удвоенной силой кинулся на противостоящую им тварь.

Анхи застонал и пошевелился, и Хори облегчённо вздохнул — тот просто был оглушён. Себекнехт помотал головой, как лошадь, отгоняющая слепня, и капли пота сорвались с его лба. Он как-то устало направился к Анхи — помочь ему встать. Баи ещё не перестал вопить, торжествуя победу, а напротив Иштек и Нехти ловко добили Изменённого, ранее бившегося с Туром. Теперь они оставались втроём против одной гадины — Ренефсенеб тоже был сбит, и Хори гадал, жив ли тот. Но тут ему стало не до наблюдений — шестая тварь, привлечённая воплями Баи, подняла голову и посмотрела своими гибельными бельмами прямо на них. Юноша понял, что сейчас случится, и закричал:

— В строй! Живо!

Но он опоздал. Мелькнула в воздухе, будто пущеная из онагра, туша, и Себекнехт, хоть и прикрылся щитом, не устоял на ногах. Отлетев, он ударился об лестницу. Что-то хрустнуло — то ли лестница, то ли какая-то кость у солдата. Нечисть бездны, приземлившись после этого рядом с Анхи, дёрнула мордой, и кровавые брызги полетели веером. Хори ещё надеялся, что это кровь сожранного внизу солдата, но понял, что ошибся — правая рука Анхи была практически оторвана, а кусок мяса из бицепса несчастного проглочен мерзким созданием. Баи, ухватив копье, встал рядом с командиром, пригнувшись, как в портовой драке и ожидая броска Потерянной души...

— Ты глянь, а это баба была! Обидно будет, если мы её не разложим, а? — прохрипел щербатый нарушитель спокойствия. Действительно, нежить была облачена в разорванное по швам налившимся мертвой силой телом простенькое платье крестьянки-нехсиу. Когда-то узкое и длинное, оно гармошкой задралось вверх, бесстыдно оголив странно вывернутый и набрякший, как у течной суки, детородный орган мёртвой-немёртвой хозяйки. Нелепо смотрелись на страшной твари аккуратные грудки с задорными сосками, еще не испятнанные трупной синевой, и не менее нелепо выглядело воздетое удлиннившейся и раздавшейся у основания шеей вверх простенькое ожерелье, на которое не позарились даже дикие негры, все из птичьих косточек и деревяшек. Оберег, который её не спас. Была когда-то селянка, а стала ужасом живых.

— У меня на неё не встанет, так что давай просто ее убъём, — мрачно ответил Хори. Женщина-изменённая кинулась на них. Баи удачно принял её на копьё, и наконечник застрял, то ли в рёбрах, то ли уперся в позвоночник твари, что не дало той дотянуться до них. Хори треснул её булавой, и вновь подивился невозможной скорости Изменённых — человек бы не в состоянии увернуться, но Проклятая душа, отпрянув, успела сберечь свою голову. Словно кастаньеты-систры у танцовщицы на празднике трескуче прогрохотало ожерелье-оберег — и раскатилось, ссыпаясь с лопнувшего шнурка, мелкой дробью по полу. Гадина махнула рукой-лапой и, сбитый древком своего же копья, Баи отлетел в сторону. Она обернулась к Хори, и, как указующий перст, торчащее из груди Измененной древко копья нацелилось на него. Судорожно ухватив его правой рукой, юноша что было сил толкнул тварь, и с ужасом понял, что, утратив опору, остриё всё