Грим - Анастасия Худякова

– он нашел нечто, что повергло его во враждебное, несвойственное ему состояние. Ее мысли были похожи на эти бумаги, которые забыли или не успели разложить по ячейкам архива, а чувства – на разбросанные здесь же карандаши, и тот, что символизировал их отношения с Баглером, был со сломанным грифелем.

Теодора долго смотрела на черно-белое изображение дома, не в силах вспомнить, где она видела его раньше. Каменный забор, невысокие ворота, красивая наружная лестница и козырек над ней, а позади – лес. Такой же, как в долине, где жил Роман. Теодора подумала было про Магнуса, соседа Романа, но этот дом точно не принадлежал ему. Она проезжала мимо, дом Магнуса выглядел немного иначе, и лес словно убегал от него. К этому же дому он подступал вплотную, будто стремился поглотить его и уничтожить… В этот момент взгляд ее упал на другой лист, на котором под черно-белым снимком было отпечатано несколько строк, а ниже быстрой, явно взволнованной, но очень уверенной, жесткой рукой была начерчена, словно в спешке, кривая схема – правый край ее ушел вниз, но все буквы были видны отчетливо. Теодора успела различить знакомое до боли имя, черные круги букв «о» и «а» на белой бумаге. С ее лица мигом сошла вся краска. Побелели даже губы. Теодора часто задышала, и горло заскребло, будто она вдыхала ледяную пыль, оседавшую на оконной раме по другую сторону стены.

Стиг Баглер вошел тихо, но Теодора заметила приближающуюся тень вовремя, чтобы сесть так же непринужденно, как прежде, и направить взгляд на дверь. Увидев ее, он остановился на пороге, хотя удивленным не показался. Баглер вгляделся в ее лицо. Если он и заметил неумело сыгранное выражение бледного, фальшивого спокойствия, то не подал виду.

– Нужно было выйти. – Баглер никогда не объяснял, не оправдывался и не извинялся.

– Здравствуй, Стиг.

Баглер кивнул. Теодора знала его достаточно хорошо, чтобы не принять такое хмурое бессловесное приветствие на свой счет. Слегка опущенная голова, сведенные брови и напряженные плечи свидетельствовали о неловкости. Он не мог подобрать верных слов и к тому же чувствовал себя виноватым.

– Тебе холодно?

Он заметил, как Теодора держится за воротник куртки, запахивая его плотнее, словно защищаясь.

– У тебя тут сквозняк.

Оба бегло взглянули на плотно закрытое окно. Оба отвели глаза: Теодора – вниз, Баглер – вправо, туда, где стоял компьютер. Монитор теперь погас, и бледное лицо девушки освещала одна лишь настольная лампа. Густые тени скрадывали белизну.

– Прежде чем ты спросишь, зачем я пришла, скажу очевидное: мне глубоко неприятно, что над нами повисло такое непонимание, и то, как мы расстались, мучило меня все это время. Я так не хочу, Стиг.

Он долго смотрел на нее почти не двигаясь, потом переступил порог и закрыл дверь. На точеном, слегка грубом лице застыло странное выражение. Баглер терзался внутренним конфликтом, но выразить его словами не мог. Теодора попыталась сосредоточиться на его огромной фигуре, но перед глазами лишь настойчивее всплывали буквы, выведенные его же рукой. Она не могла заговорить об этом. Физически – могла, но просто не представляла, к чему это могло бы привести в таком случае, потому что Стиг Баглер обладал еще одной чертой, неразрывно связанной с его натурой, и вот она-то приводила Теодору в замешательство каждый раз. В отличие от немногих слов, что он произносил, действия его были непредсказуемыми.

– Чего ты хочешь?

– Понять тебя. И хотя бы не быть тебе врагом.

– Глупости, ты никогда не была моим врагом.

– Раньше – нет, но теперь… Я ужасно себя чувствую, Стиг.

Она опустила голову, и из-за упавших на лицо волос не сразу заметила, что Баглер подступил ближе. Не заметила она и того, что он взглянул именно туда, где оставил начерченную схему.

– Из-за меня?

– Из-за всего.

– Полссон еще как-то связывался с тобой?

– Ты бы об этом знал. – Она подняла голову.

Сидя на краю стола, Теодора казалась совсем крошечной рядом с ним. Баглер вгляделся в ее глаза. Его лоб слегка разгладился, но скоро нахмурился вновь.

– Ты умеешь читать людей, Тео, гораздо лучше кого-либо. Я думаю, тебе давно известно обо мне куда больше, чем я когда-то мог выразить. И мы давно не совпадаем ни желаниями, ни чувствами, и ты это знаешь. Так зачем ты пришла?

Теодора вдруг почувствовала, будто сидит верхом на карусельной лошадке, та начинает разгоняться и все кругом плывет. Она не могла собраться с мыслями, не могла понять, чего хочет от нее Баглер и чего она сама хочет от него. Слова, написанные карандашом, графитово-серые имена отпечатались в ее сознании, будто каждую букву отчеканили на лбу ударом тяжелого стального штампа. Баглер не должен был понять, что она знает, не должен был.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

В следующую секунду карусель закружилась быстрее, но упасть с нее ей не дали руки, схватившие ее за плечи. Ногой Баглер притянул к себе стул с поломанным сиденьем и осторожно посадил на него Теодору. Ей показалось, он тихо выругался себе под нос.

– Целый день голова кружится, я в порядке, – отмахнулась Теодора, нацепив бесстрастное выражение лица. – А пришла я потому, что ты по-прежнему мой друг, и я чувствую себя отвратительно, когда мы вот так расстаемся. Я приняла твое решение наблюдать за мной, но ты ведешь себя как упрямый осел и не имеешь на это никакого права. Нет, Стиг, ты не имеешь права обвинять меня в том, что я больше не стою в сторонке в ожидании, пока ты наконец захочешь посмотреть на меня. Именно захочешь, потому что ты всегда знаешь, где меня искать.

Пока она говорила, Баглер отступал назад на полшага с каждым словом. Теперь он стоял у стены, прислонившись к ней спиной, и чувствовал, как откуда-то снизу поднимается волна сокрушительного гнева, и она грозит утопить самообладание в своих черных водах. И так как под водой он пока дышать не умеет, придется либо отрастить жабры, либо утонуть.

– Ты молчишь. Ты всегда так поступаешь. Ты не допускаешь такого в своей работе и с другими людьми, так почему молчишь со мной?

– Потому что ты не слушаешь.

Его ответ был подобен удару. Она даже слегка отклонилась назад, но снова села прямо, сжимая в потеющих ладонях свой шарф, и смотрела на него через комнату снизу вверх.

– Наверно, поэтому я и чувствую себя так паршиво.

Теодора прикусила губу. Это было далеко от того, что она хотела сказать, и то, что теперь она вынуждена была увиливать и… лгать?..