10000 лет во льдах - Роберт Дункан Милн

Ознакомительный фрагментвесной и летом 78-го года тонкую нить или шнур, поднимающийся в небосвод с крыши двухэтажного особняка, в остальном ничем не отличающегося от своих соседей и сотен других домов города – тот же штамп, который украшает или делает монотонным мегаполис на берегу Тихого океана. Глаз должен быть особенно наблюдательным, чтобы вообще заметить это, поскольку казалось, что толщина его едва превышает одну восьмую дюйма, но однажды замеченный, он, несомненно, привлек бы внимание и пробудил любопытство размышляющего наблюдателя – хотя можно усомниться в том, что пассажиры канатной дороги, отправляясь утром в свои офисы или возвращаясь оттуда уставшими вечером, задумались бы над этим вопросом еще раз, если бы они заметил это. Он также не продержался там достаточно долго, чтобы вызвать общественное обсуждение, поскольку его определенно не видели там в апреле и столь же определенно он исчез в сентябре. Хотя и не постоянный пользователь услугами фуникулера, летом мне довелось совершить несколько поездок на вершину холма, во время одной из которых, ранним вечером, я оказался единственным пассажиром вагона. Не знающая границ реклама на панелях, которая незаслуженно привлекает внимание, не заинтересовала меня, томная поза кондуктора с лицом тупицы не удовлетворила мою тягу к прекрасному, варвар в синей блузе, вяло вышагивающий по тротуару с руками засунутый поглубже в карманы брюк, не вызывал ни чувства вражды, ни этнологических раздумий – на самом деле, мне было очень скучно. И таким образом, с умом, открытым для внимания к любому объекту, каким бы тривиальным он ни был. Осматривая фасады домов, пока мы медленно поднимались на холм, мой взгляд случайно упал на эту тонкую нить, тянущуюся прямо вверх с крыши одного из домов – вверх, вверх, пока не терялась в лазурных глубинах прозрачное калифорнийское небо. Я немедленно начал рассуждать о значении и цели этого своеобразного явления. Очевидно, что у него должно быть предназначение, но что бы это могло быть? Куда устремлялся шнур? Предположения были неубедительными и, поскольку я не мог сформулировать разумного решения вопроса, я на данный момент отказался от него и решил в своей следующей поездке обеспечить себе телескопическую помощь, чтобы проникнуть в тайну. На следующий день я раздобыл очень мощное бинокулярное стекло и с ним поплелся вверх по склону, пока не оказался напротив того дома. Прибыв туда, я начал наводить бинокуляр в упор на интересующий меня объект, считая, что особые обстоятельства дела освобождают меня от обвинения в нарушении правил приличия со стороны жильцов. Поместив нижний конец шнура как можно дальше в поле зрения, я приступил к поднятию линз, но обнаружил, что шнур вскоре исчез в лазури, на высоте, которую я оценил не более чем в тысячу футов, Разочарованный таким методом исследования, я осмотрел небеса поблизости в поисках точки схода, определенной законами перспективы, и в конце концов была вознаграждена открытием – маленькой черной точки или атома, неподвижно находящегося в воздухе на огромной высоте – много десятков футов, как я тогда рассудил без точных расчетов, поскольку в данных обстоятельствах не было никакого возможного способа определить тригонометрические ориентиры. Это черное пятнышко или атом, во всяком случае, стало набранным очком, и я без колебаний мысленно соединил его со шнуром, хотя я все еще был так же совершенно озадачен, для чего это сделано и что это за объект. Я повернул домой и, спускаясь с холма, погруженный в раздумья, чуть не столкнулся с поднимавшимся человеком, который оказался не кем иным, как моим другом С.

– Привет! – воскликнул С. – Куда ты идешь? Я думал, ты всегда ездишь на фуникулере. Да еще и с театральным биноклем – я удивлен! Что? Наблюдал за Телеграф-Хиллом2, и заливом, и Тамалпаисом3, и тому подобными делами, а?

– Нет, – ответил я. – Сегодня у меня был более интересный предмет для исследования; и поскольку, признаюсь, я совершенно растерян по этому поводу, возможно, ваша необычайная проницательность сможет мне помочь.

– Какой гордиев узел я должен разрубить, какой клубок в критском лабиринте распутать, чтобы помочь в твоих замыслах? – спросил C., приняв сценическую позу из "Пистолета".

– Понимаешь, С., факт в том, что есть клубок, который нужно распутать, или, скорее, я должен сказать, что клубок уже распутан, и этот загадочный клубок – совершенно не метафорический клубок, но вполне существующий и материальный.

– Что ж, покончим с загадками. Что это?

– Если вы поднимаетесь на холм, – ответил я, – я пойду с вами и покажу вам.

– Ну, у меня очень мало времени. У меня назначена встреча за ланчем с бароном О. в час. Кстати, ты его знаешь? Нет? Тогда пойдем со мной, и я тебя представлю. Он прусский ученый, занимающийся метеорологией Калифорнии и Тихого океана в целом, и, поскольку он намерен провести здесь немного времени, он снял дом выше по склону. Он всегда рад видеть любого, кто связан с литературой или искусством, и я возьму на себя смелость привести вас с собой. Вы найдете в нем что-то вроде Колосса.

– Что ж, – согласился я, – я непременно воспользуюсь таким удобным случаем и оставлю свою тайну на другой день.

К этому времени мы поднялись на холм к тому самому месту, где стоял дом, который я осматривал, и как раз в тот момент, когда я собирался привлечь внимание моего друга к этому факту, к моему удивлению, он поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Однако у меня не было времени что-либо сказать, прежде чем дверь открыл слуга в ливрее, и нас провели в приятную прохладную гостиную, по которой были разбросаны рукописи и научные приборы, диаграммы и рисунки. Все указывало на то, что обитатель этого места был человеком культуры, науки и исследований. Я едва успел сказать С. что моя тайна находилась именно здесь, и на это он мне ответил лишь многозначительной улыбкой, когда барон вошел и, сердечно пожав нам руки, провел нас в столовую, где был накрыт элегантный обед. Некоторое время разговор велся в обычном русле, но я мог видеть, что С. постепенно переводил его в сферу собственных научных интересов барона. Обсудив метеорологию Тихоокеанского побережья, трудности, стоящие на пути составления точных прогнозов, ненадежный характер тех примет, которые хорошо известны в других странах, и тесную связь электричества с атмосферными возмущениями, барон наконец сказал:

– Кстати, я должен показать вам работу по эксперименту, который я сейчас провожу с целью получения будущих практических результатов в телеграфии; и я думаю, что, помимо претензии на новизну, он воплощает принцип, который в конечном итоге изменит всю нашу систему