Смерть - дело одинокое - Рэй Брэдбери

Дверь, как и все двери в этом доме, оказалась незапертой,словно комната ждала, что в нее забредет ветер, или туман, или какой-нибудьбледный незнакомец.

Забрел я. И замешкался в дверях. Может быть, я ожидал, чтонайду здесь на пустой койке рентгеновский снимок старика? Его комната, как икомната леди с канарейками наверху, напоминала о распродажах домашнего скарба,когда к концу не остается ничего — за гроши растаскивают все подряд.

Здесь на полу не валялось даже зубной щетки, не было нимыла, ни мочалки. Видно, старик мылся раз в день в море, чистил зубы пучкомводорослей и стирал единственную рубашку в соленых волнах, а потом раскладывалее на песке в дюнах, ложился рядом и ждал, пока она высохнет на солнце, если,конечно, оно появится.

Я двинулся вперед, словно нырнул в пучину. Если вы знаете,что человек мертв, воздух в покинутом им помещении противится каждому вашемудвижению, даже мешает дышать.

Я чуть не задохнулся.

Моя догадка оказалась неверна.

Потому что фамилию старика я увидел на стене. И чуть неупал, когда наклонился, чтобы прочесть ее.

Имя повторялось снова и снова, оно было нацарапано наштукатурке в дальнем от кровати конце стены. Снова и снова. Словно человекбоялся, что выживет из ума или будет забыт; словно страшась, что однажды утромпроснется безымянным, он снова и снова царапал стену пожелтевшим от никотинаногтем.

«Уильям». А потом «Вилли», затем «Вилл», а под этими именами— «Билл».

А потом снова, снова и снова.

«Смит», «Смит», «Смит», «Смит».

А в самом низу: «Уильям Смит».

И «Смит У.».

Эта его таблица умножения плыла у меня перед глазами. Явглядывался в нее, а она то становилась совсем неразличимой, то вновь обреталачеткость. Потому что я представлял себе все те ночи, когда и сам боялсязаглянуть вперед, в темную бездну моего будущего Боялся увидеть себя в 1999году, одинокого, царапающего ногтем шгукатурку, словно скребущаяся мышь.

— Боже мой, — прошептал я. — Ну-ка постой!

Койка взвизгнула подо мной, как потревоженная во сне кошка.Я навалился на нее всей своей тяжестью и шарил пальцами по штукатурке. Там быликакие-то слова. Письмо? Намек? Улика?

И я вспомнил любимый детьми фокус. Просишь приятелейнаписать что-нибудь в блокноте, вырвать страничку и разорвать ее. Потом уходишьс блокнотом в другую комнату, проводишь мягким карандашом по бесцветнымотпечаткам на чистой странице раз, другой, и, возвращаясь, объявляешь, что былонаписано.