За тысячи лет до Рагнарека - Андрей Каминский

— Первая кровь! — сказал Тейн, — ты убит, бросай оружие.

Одрик зло зыркул на него, но все же бросил на землю щит и меч. Однако Тейн не спешил убирать собственный клинок: словно играючи он поддел им ожерелье Одрика из волчьих клыков на шее и резко сорвал его, подхватив на лету. Затем он развернулся и, уже не глядя на Одрика, сделал несколько шагов к зрителям.

— Воин часто приносит с войны трофеи, — громко сказал он, — чтобы было чем одарить женщину, укравшую его сердце. Принцесса Амала, вы примете этот дар?

Амала невольно растерялась, посмотрев на отца. Однако Борий лишь пожал плечами: Тейн, как победитель в священном поединке, имел право взять что-то с побежденного. Это знал и Марон — поэтому он ничего и не сказал, недобро зыркнув в сторону сына. Амала перевела взгляд на Тейна и, смущенно улыбнувшись, приняла ожерелье из его рук, нацепив на шею. Словно извиняясь она посмотрела на Одрика — и увидела, что тот, неожиданно быстро успокоившись, смерил победителя снисходительным взглядом.

— Молодой принц, может, и считает, что взял трофей, — насмешливо сказал он, — но на самом деле он лишь передал госпоже то, что я и так собирался вручить ей. Не сомневайтесь, принцесса, это достойный дар: я взял его в настоящем бою и с настоящим оружием — и когда мне доведется взять его в руки снова, я преподнесу вам настоящий трофей!

Два искушения

Напряженность, вызванная унизительным поражением наследника Рудогорья, только усилилась после того как Борий пригласил гостей за пиршественный стол. Владыка Озерного Края не поскупился на угощение: здесь стояли бронзовые блюда с жареной и запеченной олениной, свининой и бараниной; рядом лежали покрытые поджаристой корочкой огромные сомы из Тола и запечённая в глине дичь из местных лесов; душистый хлеб и разнообразные ягоды. Запивалось все это пивом и вином — как местным, так и привозным с юга. Однако Одрика не радовало все это изобилие: кусок не лез ему в горло когда он смотрел то на Амалу, все еще носившую его волчье ожерелье, то на Тейна, сидевшего там, где полагалось сидеть только вождям — по левую руку от самого Бория. По правую руку расположился Марон, тогда как Одрик находился рядом даже не с ним, а с матерью, что, вопреки всем обычаям, сидела возле мужа, а не с остальными женщинами.

Несмотря на обильную еду и питье все еще ощущали неловкость после сегодняшнего поединка и Борий, как мог, старался сгладить это оживленным разговором.

— Вы же не уедете сразу после того, как все закончится? — обратился он к Марону, — после праздника можно будет поохотиться в здешних лесах — на зубров или кабанов.

— Почему бы и нет? — кивнул король Рудогорья, — можно и не дожидаться окончания празднества — самое интересное, как я понял, уже случилось.

Он бросил колючий взгляд на сына и тот, залившись краской, склонился над поданным ему жареным судаком с брусничной подливой.

— Если вы имеете в виду состязания, — сказал Борий, — то да, тут вряд ли что сможет вас поразить. Впрочем, завтра начнутся уже другие поединки — с настоящим оружием и, возможно, с настоящими ранами…

— Может, стоило с них и начать, — желчно проронил Марон, — тот, кто привыкает сражаться с тупым мечом немногого стоит в бою.

— Ваш сын достойно бился сегодня, и я уверен, не посрамил бы честь Рудогорья доведись ему попасть на поле боя, — усмехнулся Борий, — в настоящем бою воин смотрит в лицо врагу, а не ищет девичьих улыбок.

— Смотря с кем он воюет, — вмешалась в разговор Баркина, — мне не раз приходилось встречать врага лицом к лицу — и никто еще не отводил глаз от моей улыбки.

Словно подтверждение своих слов она показала крепкие зубы в совершенно волчьем оскале.

— Королеве, возможно, тоже найдется, чем заняться, — примирительно заметила Амала, — сегодня ночью в священной роще пройдет еще один обряд — на этот раз в честь Нерты. Там буду я и другие знатные женщины Озерного Края и мы почтем за честь…

— Ну уж нет! — раскрасневшийся от выпитого Марон хлопнул рукой по столу, — ноги моей жены не будет в этом вертепе!

— В Рудогорье Нерте поклоняется только простонародье, — пояснила Баркина, — но не знать и уж тем более не королевская семья. Там откуда я родом чтят иных богов — богов-воинов, богов-мужчин, тех, кого вы чтите под именем Теуса и Близнецов.

— Сунна — вот единственная богиня, перед которой я готов преклонить колени, — сказал Марон, — а Нерта…что сказали бы наши предки если бы увидели, как их потомки поклоняются покровительнице лесных ведьм, чье кровавое правление закончилось, когда сюда явились воины на колесницах и с бронзовыми топорами.

— Думаю, они бы удивились другому, — не выдержала Амала, — тому что, что один из их потомков отказывается от принятой ими богини лишь потому, что так принято в землях откуда родом женщина, родившая ему сына.

На миг над столом повисла гнетущая тишина — Марон, словно не веря своим ушам, оторопело уставился на Амалу. Та, перехватив отцовский взгляд, уже жалела о своей несдержанности, когда правитель Рудогорья разразился недобрым лающим смехом.

— Мне не раз доводилось отбивать острый клинок, направленный мне в грудь, — сказал он, — но до сих пор мне доводилось встречать столь острого языка. В Рудогорье дочери ведут себя…иначе перед лицом отцов.

— Наши женщины сражаются вместе с мужчинами, — подхватило Баркина, — и выходят замуж только за своих. Чужеземец должен быть по-настоящему сильным мужчиной, чтобы степнячка покорилась ему — и мой муж из таковых. Взяв меня в жены, он сделал своим военным трофеем наши нравы и наших богов. Если принцесса когда-нибудь окажется в Рудогорье, она куда лучше поймет, что я имею в виду.

Говоря все это, Баркина не отводила своих зеленых взгляд с лица Амалы — и той внезапно показалось, что она видит перед собой волчицу. Однако Амала не отводила взгляда — до тех пор пока нарочито громкое хмыканье ее отца не вынудило его отступить.

— Разные земли и разные обычаи, — сказал он, поднимая золотой кубок с вином,