Бойтесь своих желаний - Филантроп

Таких храбрецов убивать нельзя — им еще работать и прибыль приносить. Поэтому отлавливали и ограничивались избиениями. Отправляли фото с детьми на руках, и в редких случаях я позволял ребятам постарше изнасиловать немножко жен, сломать пару пальцев и поджечь небольшие павильоны.

Упрямому владельцу автосервиса, я прислал в конверте пальцы его лучшего сотрудника. Его жена, стоматолог, теперь лечит зубы одним глазом…

Сарафанное радио разнесло — с нами лучше не шутить.

Деньги потекли…

Всё — как и прежде… Новые лица в органах отказывались обращать внимание на моё беззаконие. За идею никто работать и подвергать опасности семью не хочет, а зарплаты маленькие…

Я платил значительно больше, и полиционеры с радостью сдавали адреса

“принципиальных” коллег.

Через ментов вышел на наркоторговцев и руками детей занялся распространением.

Добрые люди помогли с оружием.

Жестокость, жестокость и еще раз жестокость.

Я создал культ.

Мне внимали, каждое слово записывали на блокнот и самые покладистые жили сытно.

Четкая иерархия, вертикаль власти стройная как кипарис. Вышестоящий ставит раком подчиненных, а те мечтают прыгнуть выше головы и отомстить начальству. Всё как на любом предприятии.

Только без права увольнения…

Можно только дезертировать, но в таком случае рекомендую наложить на себя руки в случае поимки…

Парнишка семнадцати лет, с лицом испуганного хорька купил билет на поезд в один конец.

Думал, я не замечу…

Вокзальные шестерки давно сдали его за пачку сиганет и бутылку водки.

Говорят, когда мои люди ворвались в вагон, он обосрался, повторяя — Я просто к сестре… Она в приюте…

Идиот… Если бы бежал через болота, глотая пиявок, я бы может оценил старания и махнул рукой…

Гараж.

Лампочка мигает тусклым светом. Воздух густой от машинного масла. На периферии — тени моих людей. Мальчик сидит на табуретке, прикованный моим взглядом. Пальцы скрючены, будто пытаются вцепится в невидимый спасательный круг.

— Птичка шепнула, что ты хотел улететь…Сестренку проведать? Мило… Мой голос мягкий как плюшевый мишка.

Он сжимался, будто стараясь провалиться сквозь сиденье…

Я узнал про сестру. Её усыновила пара из города: папа-бухгалтер, мама-учительница. Девочка теперь рисует единорогов и ест блинчики с вареньем. Он еще мал понять, что той семье нахрен не сдался родственничек…

— Не бойся… Я наклонился и погладил его липкие от пота волосы. — Я ведь добрее всех на свете. Правда? Он кивает, слезы катятся по щекам, смешиваясь с соплями.

Я достаю шёлковый платок и прикладываю к его носу.

— Высморкайся. Аккуратно, как учила мама. Он послушно шмыгает. Звук густой, унизительный. За стеной кто-то захихикал.

— Вот, хороший мальчик. А теперь… Вытираю лицо как ребенку. — Покажи, как сильно ты хочешь увидеть сестру…

Бросаю платок на пол. Из тени выходит мальчишка с видеокамерой.

Он понял.

Всегда понимают в последний момент…

Он напомнил мне крыс, которых я выращивал в детстве.

Я искренне привязывался к каждой из них. Кормил сиропом через пипетку, гладил дрожащие бока перед сном, напевал колыбельные на ушко, раздавал клички — снежок, уголек, бархатное брюшко…

Чем нежнее становились мои пальцы, вычёсывающие их шерстку, тем сладостней было наблюдать, как алые ниточки кишечника обвивают мои запястья словно живые браслеты.

Высший кайф — убить того, кто тебе дорог.

Мужчины часто из ревности убивают женщин, потом раскаиваются и накладываю на себя руки. Я понимаю их чувства, все — кроме раскаяния.

Я дал команду фас и прихвостни впились в него как пираньи в падаль. Тряпка, забитая в глотку, впитала слюну с примесью крови. Должно быть он прокусил язык, пытаясь вымолить пощаду. Когда я провел пальцем по оголённой спине, кожа вздулась мурашками, как земля перед извержением вулкана.

Разогретый паяльник светился в руке, раскаленный наконечник зарисовал по спине.

Я…про…щаю.

Каждая буковка ложилась на плоть с шипением.

Его тело выгнулось в немом крике, обнажив рёбра под тонкой кожей. Точь-в-точь как у той крысы-альбиноса, чьи легкие я надувал через соломинку пока они не лопнули.

Запах горелого эпидермиса смешивался с ароматом детской присыпки.

Помню, как родители пытались пристрастить меня к искусству…

Восемь лет — руки в ожогах от паяльника.

— Это же творчество, Аркаша! Мама целовала мои перебинтованные пальцы, подсовывая новый набор для выжигания.

Мои достижения — совенок на сосновой дощечке, букет для учительницы, рождественский олень. А под кроватью тем временем — тайник с обугленными куклами сестер.

Крестики-нолики на пояснице получились идеально. Волдыри с кровяным содержимым весело лопались булавкой. Я приложил ухо к туловищу — сердце напоминало барабанную дробь загнанного зверька.

— Выбросьте у больницы… Велел я, вытирая руки о волосы.

Люди ломаются, еще быстрее чем пластиковые солдатики…

Почему я так много себе позволяю? — Причин несколько.

Первая — я не совсем здоров, но это не точно.

Одноклассники, выплевывающие зубы в раковину, сказали бы что я садист.

Школьные учителя обозвали бы социопатом.

Лично я считаю, что для такого красавца, нужного термина еще не придумали.

Вторая причина рациональная — я перекидываю забитые до отказа сумки с деньгами к домам чиновников и начальству полиции с пояснительными записками — что им ничего не угрожает.

Понятия не имею, помогает ли эта мера хоть на сколько-нибудь, но денег мне не жалко — не ради них всё затевалось. Резанная бумага лишь дополнительный способ держать человека на поводке.

Вообще я считаю, что деньги придумал гений злодейства, до которого мне далеко. Человек почти добровольно на протяжении жизни, готов ради них заниматься чем ему не нравится, а иногда и жопой торгует — в прямом и переносном смысле.

Ну и кто еще жестокий, я или они по отношению к себе?

Переезд затевался по одной простой причине — тоска.

Она сидит во мне предательским началом и как мышка, грызет черный заплесневелый сухарик — что у меня вместо сердца. Нет у меня эрекции на богатства и сладкую жизнь…

Вкусная еда в ресторанах на вкус как глина. Я не вижу понта жрать на людях, а некоторые люди умудряются походы в кафе хобби называть.

Это я идиот конченный или что-то не понимаю?

Дорогая одежда тоже мимо. Новые брендовые вещи как правило неудобные и в них ты выглядишь как клоун, еще и разнашивать нужно…

Ни на что в жизни не променяю задрипанную куртку и трекошки с вытянутыми коленками — они давно стали как вторая кожа, дышат со мной и подстраиваются под каждую складочку на теле.

Мне даже вонючие кроссовки — у которых подошла отваливается, важнее десятка верных людей.

Алкоголь тоже мимо.

Я пробовал бухать еще со школы, но вместо особого