Целительница из другого мира - Ли Ан

пола — никаких теплых полов и ковролина. Схватила платье Элианы с грубо сколоченного стула, начала натягивать. Грубая шерсть царапала кожу, никаких молний и пуговиц, только завязки, которые в полусонном состоянии никак не хотели завязываться. Прелесть.

Накинула на плечи шаль — утро было холодным, в доме без отопления каждый градус ощущался кожей. Босые ноги шлепали по холодному полу, пока я пробиралась к двери через полутемную комнату. Споткнулась о табурет, чертыхнулась, потерла ушибленную голень.

За дверью стояла Анна — молодая женщина лет двадцати с грудным ребенком на руках. Растрепанные волосы выбивались из-под платка, глаза красные от слез и бессонницы, руки дрожали. Ребенок не плакал. Это было плохим знаком — здоровые младенцы орут как резаные.

— Элиана! Слава богу, ты встала! Мой Михаил… он весь горит, не ест второй день, только стонет!

Я протянула руки, забирая ребенка. Маленькое тельце было неестественно легким — месяца три-четыре от роду, не больше. Сквозь тонкую льняную пеленку чувствовался жар — градусов тридцать девять, если не больше. Младенец был вялый, как тряпичная кукла, ручки безвольно повисли. Приподняла веко — глаза закатились, зрачок вяло реагирует на свет. Проверила родничок пальцами — запавший, кожа вокруг сухая. Плохой признак, очень плохой.

— Проходи, быстро.

Практически втолкнула Анну в дом, ногой захлопнула дверь. Усадила женщину на шаткий табурет у стола, сама быстро расчистила столешницу от вчерашних склянок и трав — смахнула все в сторону одним движением. Расстелила относительно чистую льняную ткань, положила ребенка, начала осмотр.

Без стетоскопа — прикладывала ухо к крошечной грудной клетке, считая частоту дыхания. Без термометра — тыльной стороной ладони проверяла температуру лба, шеи, живота. Без анализов — только руки и глаза. Спасибо институту за курс физикальной диагностики, думала, не пригодится в эру МРТ и УЗИ.

Пальцы осторожно прощупывали живот младенца — вздут, но мягкий, не напряженный. При пальпации ребенок даже не реагирует — ни плача, ни попытки отстраниться. Слишком слаб. Проверила кожную складку на животе — расправляется медленно, обезвоживание серьезное. Осмотрела полость рта — язык сухой, с белым налетом, губы потрескавшиеся.

— Что ты ему давала? — спросила я, продолжая осмотр. Проверяла лимфоузлы на шее — не увеличены. Заглянула в уши — чисто, признаков отита нет.

— Отвар ромашки, как отец твой учил. И… — Анна замялась, нервно теребя край своего передника. — Знахарка Аграфена сказала, кровь пустить надо, чтобы жар вышел…

Я резко подняла голову, уставилась на нее:

— Ты что, с ума сошла⁈ Младенцу кровь пускать⁈

Анна заплакала, слезы потекли по щекам, капая на грубую ткань передника:

— Я не делала! Боялась! Но она сказала, что помрет без этого… Что злые духи жара в нем сидят, и только с кровью выйдут…

Так. Глубокий вдох. Выдох. Спокойно. Ребенок в критическом состоянии, мать в панике, а у меня нет ни антибиотиков, ни даже элементарного физраствора.

Ладно. Работаем с тем, что есть.

— Анна, слушай внимательно, — я взяла ее за плечи, заставила посмотреть мне в глаза. — У Михаила жар от болезни внутри. Не от злых духов, не от сглаза — от болезни. Кровопускание его убьет. Ему нужна вода и лекарство от жара.

Быстрым шагом подошла к полкам, начала выбирать нужное. Ивовая кора — взяла кусочек размером с ноготь, детская доза примерно десятая часть от взрослой. Растерла в ступке до порошка — движения быстрые, уверенные, пестик ритмично стучал о каменные стенки. Ромашка — щепотка сухих цветков для противовоспалительного эффекта. Мята — еще меньше, для спазмолитического действия. Смешала все в глиняной чашке, залила теплой водой из котелка, что всегда стоял на краю очага.

— Будешь поить по ложечке каждые пятнадцать минут, — я взяла деревянную ложку, показала, как правильно держать головку младенца, чтобы не захлебнулся. — Вот так, чуть приподними, капай на внутреннюю сторону щеки. Даже если не хочет — вливай потихоньку. Обезвоживание убивает быстрее жара.

— Обез… что? — Анна смотрела на меня испуганно, пытаясь повторить мои движения дрожащими руками.

— Когда воды в теле мало. Видишь, кожа сухая, потеряла упругость? — я защипнула кожу на ручке младенца, показала, как медленно она расправляется. — Родничок впалый? Это очень опасно. Без воды кровь густеет, сердцу тяжело ее качать.

Пока Анна неуклюже пыталась влить первую ложку отвара в ротик сына, я готовила компресс. Достала глиняный кувшин с уксусом из-под лавки — память Элианы услужливо подсказала, где отец хранил. Разбавила прохладной водой в деревянной миске, намочила чистую льняную ткань, отжала.

— Будешь обтирать его каждый час, — показала, как прикладывать компресс. Сначала ко лбу — осторожно, не давя. Потом подмышки — приподняла крошечные ручки младенца, промокнула подмышечные впадины. — Паховые складки тоже, вот здесь. Жар выйдет через кожу.

— Но бабка Фёкла говорит, при жаре укутывать надо, чтобы пропотел… — Анна неуверенно смотрела, как я раздеваю ее сына, оставляя только тонкую пеленку.

— Бабка Фёкла идиотка, — отрезала я, продолжая обтирание. — Укутаешь — сварится заживо. Видишь, какой он красный? Это кровь к коже приливает, пытается охладиться. А ты его в тулуп завернешь — и привет, тепловой удар. Охлаждать надо, но постепенно.

Следующие три часа я провела рядом с ними. Учила Анну правильно поить ребенка — показывала, как поддерживать головку, под каким углом держать ложку, как не торопиться. Демонстрировала массаж живота — клала ее руку на животик младенца, направляла движения по часовой стрелке, объясняла, какое должно быть давление — легкое, как будто гладишь котенка. Рассказывала, почему нельзя давать мед грудничкам — назвала это «особые яды в меде для малышей», хотя речь шла о ботулизме.

Каждые полчаса проверяла состояние ребенка — щупала пульс на крошечной шейке, считала дыхание, проверяла реакцию зрачков. Анна следила за каждым моим движением, пытаясь запомнить.

К полудню случилось чудо — Михаил открыл глаза. Сначала только приоткрыл веки, потом сфокусировал взгляд на матери. И заплакал. Слабо, тихо, но заплакал.

— Он плачет! — Анна разрыдалась от облегчения, прижимая сына к груди. Слезы текли по ее щекам, капали на головку младенца. — Он живой! Господи, спасибо! Элиана, спасибо тебе!

— Живой. И голодный, — я улыбнулась, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Корми грудью, но понемногу. Сначала одну грудь минуты на три, не больше. И продолжай поить отваром между кормлениями.

Анна неловко полезла за пазуху, долго копалась в складках одежды, наконец достала медную монету. Монета была теплой от