Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

После обеденного перерыва последовали занятия по радиотелеграфу в специально оборудованной аудитории. Здесь стояли столы с передающими аппаратами, сложными устройствами из медных катушек, стеклянных ламп и множества переключателей. Воздух наполнен характерным запахом озона и нагретого металла.

Преподаватель, капитан Морозов, инженер по образованию, объяснял принципы работы беспроволочного телеграфа. Мы изучали азбуку Морзе, тренировались передавать и принимать сообщения, осваивали настройку аппаратуры.

Лебединский, несмотря на свои светские манеры, оказался на удивление способным к техническим наукам. Его тонкие пальцы ловко манипулировали переключателями, а музыкальный слух помогал различать тонкости телеграфного кода.

Белозерский подходил к изучению радиодела с практической стороны, интересуясь прежде всего дальностью связи и возможностями применения в полевых условиях. Его опыт службы в песках Каракума и тугаях Кашгара научил ценить надежные средства связи.

Вторую половину дня мы посвятили физической подготовке. Мы переоделись в гимнастические костюмы, белые рубашки и темные шаровары, и отправились в спортивный зал, расположенный в цокольном этаже здания.

Зал представлял из себя просторное помещение с высокими сводчатыми потолками и окнами под самой крышей. Стены обшиты деревянными панелями, пол покрыт толстыми матами. Вдоль стен висели шпаги, сабли, винтовки и различные гимнастические снаряды.

Занятия по рукопашному бою вел полковник Краснов лично. Жилистый мужчина с шрамом через всю левую щеку, он демонстрировал приемы борьбы и самообороны с профессиональной четкостью ветерана многих сражений.

— Забудьте джентльменские правила и дуэльный кодекс, господа, — говорил он, показывая болевой прием на добровольце. — В настоящем бою нет правил, есть только результат. Ваша задача — остаться в живых и выполнить задание.

Я старался не выделяться среди товарищей, демонстрируя хорошую, но не исключительную подготовку. Мои движения были точными, но я скрывал истинную скорость реакции и знание приемов, которым никогда не учили в российских военных училищах.

Шуйский оказался действительно мастером рукопашного боя. Его движения были элегантными и эффективными, техника отточена годами тренировок в гвардейских полках. Краснов не раз ставил его в пример остальным.

Ахматов дрался по-казачьи — хватко, изобретательно, используя любые подручные средства. Его приемы были менее изысканными, чем у гвардейца, но не менее действенными.

Римский-Корсаков компенсировал недостаток опыта аналитическим подходом, стараясь понять принципы каждого приема и найти наиболее рациональные способы их применения.

После рукопашного боя занятия по фехтованию. Мы взяли шпаги из пирамид у стены и встали в пары. Клинки были учебными, с защитными наконечниками, но требовали серьезного отношения, синяки и ссадины были обычным делом.

Здесь безусловно лидировал Шуйский. Его движения с клинком были поэзией в действии — точные выпады, молниеносные парирования, изящные уколы. Я старался держаться на среднем уровне, хотя память тела подсказывала гораздо более эффективные приемы.

Заключительной частью дня была стрельба на полигоне во дворе казармы. Я поразился, насколько далеко за прошедшие века шагнуло искусство умерщвления человека человеком. Сразу влюбился в эти смертоносные орудия убийства, поражаясь их неукротимой эффективности.

Мы стреляли из револьверов системы «Наган» и винтовок Мосина по мишеням, установленным на различных дистанциях.

Здесь вне конкуренции уже оказался Ахматов. Его казачья выучка проявлялась в каждом выстреле, все пули ложились кучно в центр мишени. Белозерский также показывал отличные результаты, очевидно, имея опыт настоящих боевых действий.

Я быстро освоился с огнестрельным оружием, и стрелял хорошо, но старался не привлекать излишнего внимания к своим способностям. Память Бурного подсказывала нужную технику, но я добавлял незначительные ошибки, чтобы результаты выглядели естественно. Хотя чувствовал, что могу стрелять гораздо лучше.

К вечеру, когда прозвенел звонок об окончании занятий, я чувствовал приятную усталость и удовлетворение от работы. Мои товарищи тоже выглядели довольными, день был насыщенным и полезным.

Мы возвращались в казарму, обсуждая прошедшие уроки, делясь впечатлениями, строя планы на завтра. Постепенно я начинал чувствовать себя частью этой маленькой группы офицеров, объединенных общей целью и взаимной ответственностью.

Но когда я пришел, то сразу получил срочный вызов через вестового к Редигеру.

Глава 4

Испытание

К вечеру, когда мы вернулись в казарму после ужина, я почувствовал приятную усталость от насыщенного дня. Лебединский развалился на кровати с томиком Пушкина, Белозерский что-то записывал в толстую тетрадь, а Римский-Корсаков чертил какие-то схемы на листе бумаги.

— Знаете, господа, — произнес Лебединский, не отрываясь от книги, — а ведь наша профессия удивительно похожа на литературу. Сплошные выдуманные истории и перевоплощения.

— Только последствия несколько серьезнее, чем плохая рецензия, — заметил Жедринский, чистивший свой револьвер.

В дверь постучали. Вошел знакомый вестовой, рядовой Семенов с неизменно серьезным выражением лица.

— Господин поручик Бурный, — доложил он, вытягиваясь в струнку, — полковник Редигер приказал немедленно прибыть к нему в кабинет.

Воцарилась тишина. Все подняли головы, с любопытством глядя на меня.

— Интересно, — протянул Лебединский. — И что бы это могло означать? Особое внимание начальства к нашему выздоравливающему товарищу?

— Может, проверяют последствия травмы, — предположил Белозерский.

— А может, наоборот, убедились, что голова работает как часы, — усмехнулся Жедринский.

Я встал, поправил мундир и последовал за вестовым.

Кабинет полковника Редигера располагался на втором этаже главного штабного здания, в конце длинного коридора, выстланного красной ковровой дорожкой. Двойные дубовые двери украшены медными ручками и табличкой «Полковник А. М. Редигер».

Я здесь уже был пару раз до этого.

Семенов постучал и отошел в сторону.

— Войдите! — раздался знакомый голос.

Я вошел в просторный кабинет с высокими потолками и тремя большими окнами, выходящими на плац. Последние лучи заходящего солнца окрашивали комнату в золотистый свет. Стены обшиты темным дубом до половины высоты, выше шли обои глубокого зеленого цвета.

За массивным письменным столом из карельской березы сидел Редигер, изучавший какие-то документы. Стол покрыт зеленым сукном и заставлен всевозможными предметами: чернильным прибором из малахита, бронзовой статуэткой двуглавого орла, хрустальным пресс-папье и несколькими фотографиями в серебряных рамках.

Справа от стола стоял высокий сейф немецкой работы, его черная эмаль поблескивала в свете настольной лампы с зеленым абажуром. Слева книжные шкафы с томами военных уставов, карт и исторических сочинений за стеклянными дверцами.

На стенах висели большие карты Европы и западных губерний империи, унизанные цветными булавками. Рядом портреты императора, начальника генерального штаба армии и фотографии полковника с сослуживцами в различных гарнизонах. В углу стояли скрещенные сабли под георгиевскими лентами.

Особое внимание привлекал угловой столик красного дерева, на котором располагался самовар, фарфоровый сервиз и ваза с сушками. Рядом стояло кожаное кресло с высокой спинкой, а на полу лежал небольшой персидский ковер с затейливым узором.

— Господин полковник, поручик Бурный прибыл по вашему приказанию, —