Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Мы пересекли плац по диагонали, направляясь к противоположному углу. Навстречу нам попадались офицеры самых разных родов войск — пехотинцы в темно-зеленых мундирах, артиллеристы с красными петлицами, казаки в синих шароварах с лампасами. Все они выглядели подтянуто и деловито, спешили по своим утренним делам.

Молодой подпоручик из пехотного полка, проходя мимо, козырнул мне, и я ответил тем же. Память подсказывала, что мы учились вместе в Павловском училище, но имени вспомнить не удалось.

— Господин поручик, вон то здание, — Семенов указал рукой на двухэтажную постройку в дальнем углу плаца.

Казарма особых курсов выделялась среди прочих зданий. Построенная лет тридцать назад по образцу прусских военных училищ, она поражала солидностью и функциональностью.

Красный кирпич стен аккуратно расшит белыми швами, высокие окна с белыми рамами создавали ощущение простора и света. Крыша из зеленой черепицы венчалась небольшой башенкой с флагштоком, на котором развевался полковой штандарт.

У парадного входа стоял часовой, молодцеватый унтер-офицер с идеально выглаженной формой и блестящими сапогами. При нашем приближении он козырнул и отступил в сторону.

Мы поднялись по каменным ступеням на широкое крыльцо. Массивная дубовая дверь украшена медной табличкой: «Особые курсы при штабе Варшавского военного округа». Ниже мелким шрифтом: «Основаны в 1885 году по Высочайшему повелению».

Семенов потянул за медное кольцо, и дверь отворилась с тихим скрипом хорошо смазанных петель. Мы оказались в просторном вестибюле с высоким потолком и каменным полом, покрытым длинными дорожками. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет и украшены портретами императора, великих князей и знаменитых полководцев.

Справа от входа располагалась комната дежурного, небольшое помещение за перегородкой, где за письменным столом сидел пожилой фельдфебель с седыми усами. Он поднял голову от регистрационной книги и окинул меня внимательным взглядом.

— Поручик Бурный возвращается после лечения, господин фельдфебель, — доложил Семенов.

— Записано, — буркнул фельдфебель, делая пометку в толстой тетради. — Комната номер семь, второй этаж. Вещи при себе?

— При себе.

— Хорошо. Семенов, проводи господина поручика.

Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Ступени каменные, с железными перилами, отполированными до блеска многолетними прикосновениями рук местных обитателей. В углах лестничных площадок стояли кадки с комнатными растениями, фикусами и пальмами, которые придавали казенному зданию некоторый уют.

Второй этаж встретил нас длинным коридором с рядом одинаковых дверей по обеим сторонам. Пол покрыт дорожками, стены выкрашены светло-зеленым цветом. Из-за одной из дверей доносились приглушенные голоса, видимо, там шло занятие.

Семенов остановился у двери с номером семь и постучал костяшками пальцев.

— Войдите! — раздался знакомый голос изнутри.

Вестовой открыл дверь и козырнул:

— Прибыл господин поручик Бурный!

Я переступил порог и оказался в своем новом доме. Огляделся, припоминая, как тут все выглядит.

Сейчас я стоял в просторной комнате с шестью железными кроватями, расставленными вдоль стен. Высокие окна выходили на внутренний двор, где виднелись аккуратно подстриженные кусты и гравийные дорожки. Стены выкрашены в привычный казенный желтый цвет и украшены портретами императора.

У дальнего окна за письменным столом сидел высокий офицер лет тридцати с аккуратно подстриженными усами и холодными серыми глазами. Память услужливо подсказывала, что это капитан Дмитрий Карлович Жедринский, из остзейских немцев, опытный разведчик.

— Бурный! — воскликнул он, поднимаясь и откладывая в сторону карты Восточной Пруссии, которые изучал. — Наконец-то вернулся. Как самочувствие?

— Благодарю, Дмитрий Карлович. Голова в порядке, готов к занятиям.

— Отлично. Остальные уже ушли на первую лекцию к подполковнику Крылову. Нам пора их догонять.

Семенов козырнул и удалился, оставив нас одних. Жедринский окинул меня внимательным взглядом профессионала, оценивающего состояние объекта для вербовки.

— Располагайся быстро. Твоя кровать та, что у окна. Вещи можно вон в тот сундук, форму в шкаф. Через пять минут спускаемся в класс номер три.

Я молча разложил свои немногочисленные принадлежности и последовал за капитаном вниз по лестнице. Мы прошли по коридору первого этажа мимо нескольких аудиторий, из которых доносились приглушенные голоса преподавателей.

Класс номер три оказался просторным помещением с рядами дубовых парт, расположенных амфитеатром. У каждого места лежали стопка бумаг, чернильницы, остро заточенные перья и промокательная бумага. На стенах висели карты Европы, схемы различных шифров и фотографии образцов вражеского снаряжения.

За кафедрой стоял подполковник Крылов. Невысокий, плотный мужчина с проницательными темными глазами и окладистой бородой. Перед ним на столе лежали образцы взрывчатых веществ в стеклянных колбах и металлических цилиндрах.

Мои сокурсники сидели за партами, сосредоточенно записывая лекцию. Я занял место рядом с поручиком Лебединским, изящным офицером с тонкими чертами лица и манерами светского человека. Память подсказывала, что он происходил из обедневшего княжеского рода, но компенсировал недостаток средств острым умом и безупречным воспитанием.

Крылов объяснял свойства различных взрывчатых составов, демонстрируя образцы динамита, пироксилина и новейшего тротила. Его голос был ровным и методичным, как у опытного преподавателя, привычного излагать сложные вещи простыми словами.

— Запомните, господа, — говорил он, поднимая небольшой брусок тротила, — главное в подрывном деле не сила взрыва, а его точность. Грамотно установленный заряд в сто граммов эффективнее пуда взрывчатки, заложенной наугад.

За соседней партой сидел штабс-капитан Белозерский, приземистый офицер с широким лицом и умными темными глазами. Сын московского купца, получившего дворянство за заслуги перед императорским двором, он выделялся среди остальных практическим складом ума и знанием восточных языков. Я вспомнил, что он три года провел в Туркестане, изучая местные обычаи и торговые пути.

После лекции по взрывному делу последовал урок дешифровки. Крылов раздал нам листы с перехваченными немецкими депешами, написанными готическим шрифтом и зашифрованными методом множественной подстановки.

Я взялся за работу, стараясь не демонстрировать слишком явных способностей. Память Бурного подсказывала нужные приемы, но я заставлял себя работать медленнее, делать вид, что некоторые места в шифрах требуют размышлений. За соседними партами мои товарищи сосредоточенно вчитывались в тексты, то и дело обращаясь к справочникам.

Поручик Римский-Корсаков, молодой артиллерист с живыми карими глазами, подошел к дешифровке математически, составляя таблицы частотности букв. Его образование в Михайловской академии давало ему преимущество в работе с числовыми закономерностями.

Рядом с ним сидел поручик Шуйский, гвардеец из Преображенского полка с лихо закрученными усами и безупречной выправкой. Я вспомнил его как прекрасного фехтовальщика и знатока европейской дипломатии, но с шифрами он справлялся с трудом, предпочитая более прямолинейные методы.

В дальнем углу класса расположился подпоручик Ахматов, донской казак с загорелым лицом и цепкими серыми глазами. Он работал молча и сосредоточенно, время от времени делая пометки на полях. За его кажущейся простотой скрывался острый ум и феноменальная наблюдательность.

К концу урока я завершил дешифровку одним из первых, но не стал