Конец пути - lanpirot

повернётся. Громову не дали честно продолжить ваше дело тогда, — продолжал Артем Сергеевич. — Но он о вас не забыл. Мы постараемся восстановить справедливость и вытащить вас отсюда.

Я горько усмехнулся, разводя руками:

— Посмотрите на меня, молодой человек. Я — дряхлый столетний старик и боюсь, что не доживу до этой самой справедливости.

Артем Сергеевич внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни капли снисхождения или жалости.

— Илья Данилович, вот только не надо! Я ознакомился с уголовными материалами, да и из архива мы подняли ваше дело. И я, честно говоря, был немного шокирован, — признался майор. — И мне стало ясно, как вам удалось завалить тех двоих — людей с таким опытом оперативной работы уже нет.

— Это была чистая случайность, — произнёс я, откашлявшись — горло вновь начало жутко саднить.

— Ну, ни скажите, Илья Данилович, — покачал головой майор. — По донесению наших информаторов… Да-да, они имеются даже здесь, за этими стенами. Так вот даже здесь вы смогли отразить уже два нападения… И одно из них — со смертельным исходом.

— Хотите повесить на меня еще и труп Борова?

— Илья Данилович… — укоризненно произнёс чекист, посмотрев на меня поверх очков. — Я, и мои коллеги, хотим вам помочь. Такие люди как вы — ветераны войны и органов безопасности, настоящие герои, сделавшие эту страну, должны не в тюрьме сидеть, а…

— Так почему же я всё еще здесь, Артём Сергеевич?

— Вот с этим мы сейчас и работаем, чтобы раз и навсегда вскрыть тот гнойник! Такие люди не только не должны пребывать во власти — они, как очень правильно сказал Глеб Жиглов, должны сидеть в тюрьме!

— И что же вы предлагаете? — спросил я, и голос мой звучал уже не так дряхло.

Артем Сергеевич облегченно вздохнул, поняв, что лед, наконец-то, тронулся.

— Вам надо продержаться еще немного, Илья Данилович. Вы уже доказали, что еще ого-го, и есть порох в пороховницах!

— Ага, и ягоды в ягодицах, — криво усмехнулся я.

— Шутите? Отлично! — похвалил меня чекист. — А теперь давайте вспоминать всё. Каждую мелочь. По минутам и секундам. А уж потом… потом мы придумаем, как вытащить вас отсюда.

Я откинулся на спинку стула, глядя на пыльные ряды книг. Дряхлый старик… Ну, что ж, посмотрим

— Хорошо, — сказал я. — Давайте поговорим…

Скрежет несмазанных петель колючим наждаком прошелся по моим оголённым нервам. Мы оба замолчали и прервались. В библиотеку, шаркая ногами, вошел Точилин — один из надзирателей, человек с пустыми глазами и вечной сигаретой за ухом.

— Осужденный Резников, — сонным голосом произнес он, бросая на майора короткий, оценивающий взгляд, — на прогулку. А вас, — это он чекисту, — просили зайти к начальнику колонии.

Артем Сергеевич медленно поднялся, его лицо застыло в холодной, официальной маске. Он поправил пиджак и произнёс, обращаясь ко мне:

— Мы еще не закончили — я скоро вернусь. И приготовьте мне отчеты за три предыдущих года.

И он прошел мимо Точилина, не удостоив его взглядом. Надзиратель проводил его мутными глазами, а затем показал ему в спину «фак» оттопыренным средним пальцем.

— Имели мы таких проверяющих… — фыркнул он, когда майор скрылся за дверью. — А ты чего встал, дед? Давай-давай, ковыляй шибче!

Я, кряхтя, поднялся со стула, снова превращаясь в дряхлого старика, сгорбившись и сделав лицо безразличным и пустым. Но внутри всё пело. Пело от давно забытого чувства — надежды. От того, что меня не просто вспомнили. Меня нашли. И за мной пришли не с пустыми словами утешения, а с холодной, стальной решимостью изменить текущее положение дел. И слава Богу, что есть у нас еще такие люди, для которых законность и справедливость не превратилась еще в пустой звук.

Воздух на прогулочном дворике, отгороженном высоким бетонным забором с колючкой, был густым и спертым. Я медленно, по-стариковски, зашагал по асфальту, где в своё время топали тысячи таких же заключенных. Мозг, давно приученный к «эконом-режиму», теперь работал на повышенных оборотах.

Я закрыл глаза, и сквозь запах махорки и сырости вдруг отчетливо почувствовал острый, колючий аромат хвои. Как тогда, в сорок седьмом, на лесоповале под Соликамском. Тогда мне казалось, что выхода тоже нет…

Я открыл глаза. От группы гогочущих арестантов отделились двое молодых, накачанных зеков с пустыми, как у Точилина, глазами. Они шли не спеша, но их путь явно лежал в мою сторону. Они искали встречи. Со мной. Это была не случайность. Я почувствовал всеми фибрами души, что эта встреча может окончиться смертельным исходом. Вот только чьим?

Они приближались. Я сделал вид, что не замечаю их, и продолжил свой неторопливый путь, будто размышляя о вечном. Но краем глаза я отмечал каждый их шаг, каждое движение. Правая рука одного из них была засунута в карман. Там могла быть заточка, выточенная из куска арматуры, или просто заточенная ложка.

Мы поравнялись, и один из утырков перекрыл мне путь.

— Дедуля, — сипло произнес он, — побазарим о жизни?

Я остановился и поднял на него усталые слезящиеся глаза.

— Чего тебе, внучок? — просипел я. — Не совестно вам? — произнёс я дрожащим голоском. — Отстаньте уже от старика. Дайте спокойно умереть!

— Если кипишевать не будешь, старый — спокойно откинешься, — произнёс тот зэк, что держал руку в кармане. — Мы тебя не больно зарежем — раз, и ты уже на небесах.

Ну, что ж, я этого как раз и ожидал. В этот момент я постарался забыть, что был столетним стариком. Спина выпрямилась, взгляд стал острым и колючим. Я видел, как торпеды на секунду озадачились. Они ожидали страха, покорности, а увидели нечто другое.

— Лучше катитесь отсюда, детки! — тихо, но четко сказал я. — Пока дедушка добрый! — И я злобно ощерился своими вставными протезами.

— Ах, ты, сука! — Рука зэка рванулась из кармана, блеснув острой заточкой.

Глава 4

Время сжалось, стало густым и тягучим. Весь мир сузился до лезвия, направленного мне в живот. Их было двое, но атаковал пока один — второй, поменьше ростом, с татуировкой паука на шее, остался чуть сзади, блокируя путь к отступлению и следя за тем, чтобы им никто не помешал.

Навыки, наработанные годами работы и тренировок в «конторе», проснулись мгновенно, словно у меня в голове щелкнул невидимый выключатель. Мозг, неожиданно заработавший на «ускоренных оборотах», которые я давно себе не мог позволить, выдал единственно верный сценарий.

Силы на прямое противостояние отморозкам не было: кости хрупкие, мышцы дряблые — неумолимая старость безжалостна. Но еще оставалась «память тела», понимание человеческой анатомии и физики механических процессов. Но даже