Волнолом - Владимир Прягин

– Но хоть с кем-то здесь он поддерживал отношения?

– Разве что с Анной, с фройляйн Майреген. Милейшая барышня, наша недавняя выпускница. Ей даже прочили академическую карьеру, и я, поверьте, был бы этому рад, но есть устоявшиеся традиции. Учебное заведение с четырехсотлетней историей подразумевает определенный консерватизм, пусть даже оно служит прогрессу. И женщина-преподаватель, боюсь, излишне бы смутила умы. Вы ведь понимаете, Генрих?

– Вам виднее, герр ректор. Так где же я могу найти Анну?

– Она помогает в библиотеке. И, заметьте, великолепно справляется, студенты в ней просто души не чают. Пойдемте, я познакомлю вас…

– Ну что вы, это совершенно излишне. Я сам без труда найду дорогу. Не хочу вас отвлекать от работы.

Вырвавшись от ректора, он зашагал по гулкому коридору, вспоминая местную планировку. Да, вот большой лекционный зал с настенными фресками и звездчатым сводом, вот помещение, где заседает университетский совет, вот шеренга учебных аудиторий. А библиотека – в другом крыле: ее-то он знает лучше всего, не раз приезжал за нужной литературой. Правда, никакие барышни там прежде не обитали.

Генрих отворил дверь. Сквозняк всколыхнул сладковатый воздух между высокими стеллажами; книжная пыль приятно пощекотала ноздри. Девушка, сидевшая за стойкой в углу, оторвалась от чтения и посмотрела на визитера.

Слово «красивая» к ней, пожалуй, не подходило – скорее уж «миловидная». Курносая, с мелкими чертами лица и русыми волосами, собранными в пучок на затылке. Глаза зеленые, но не сказочно-изумрудные, а оттенка выцветшей на солнце травы. Очень худенькая, с тонкими запястьями и изящными пальцами.

– Здравствуйте, – сказал Генрих. – Фройляйн Майреген?

– Да. – Она отложила книгу.

– Простите за беспокойство. Меня к вам направил ректор. Он говорит, вы знали профессора Штрангля…

– Почему «знала»? Что-то случилось?

– Сожалею. Профессор умер сегодня утром. Точнее, его убили.

Она сдавленно охнула, прижав ладошку ко рту. Глаза испуганно распахнулись.

– Убили?.. Зачем?..

Это вышло у нее настолько по-детски, что у Генриха сжалось сердце. Он сказал как можно мягче:

– Мы пытаемся выяснить. И я надеюсь, вы сможете нам помочь. Кстати, меня зовут Генрих. Генрих фон Рау.

– Но как я вам помогу?

Теперь в ее голосе звучал не столько испуг, сколько удивление. И в обморок падать она, похоже, не собиралась. Поэтому Генрих решил продолжить.

– Я хотел бы кое-что уточнить. Вы позволите?

И, дождавшись ее неуверенного кивка, спросил:

– Вы были близки с профессором?

– Что вы! – Она даже слегка улыбнулась. – Я ему выдавала книги. И по правде сказать, немного его боялась. Он был очень строгий и ворчал каждый раз…

– То есть вы общались с ним здесь, в библиотеке?

– Конечно. Но это было давно. Потом он заболел и перестал приезжать. В этом семестре мы уже ни разу не виделись, только говорили по телефону. Он объяснял, какие книги для него подготовить. А потом их отвозили ему домой.

– Когда он звонил в последний раз?

– Вчера вечером.

Любая ищейка на месте Генриха сейчас бы сделала стойку и затявкала от азарта. Но он ощутил лишь нечто вроде досады. Если до этой минуты еще тлела слабая надежда, что, не найдя зацепок, он отвертится от участия в деле, то теперь надеяться было глупо. И еще было стыдно перед зеленоглазой барышней, которую придется втягивать в эту мерзость – пусть и всего лишь косвенно.

– О чем вы с ним говорили?

– Профессор просил отыскать одну рукопись. Сказал, это очень срочно.

– Как звучал его голос? Профессор был спокоен? Взволнован?

– Да, он волновался. Я еще удивилась – обычно он все объяснял так сухо, чуть ли не по слогам диктовал. Я даже обижалась порой – ну почему он так, будто с какой-нибудь первокурсницей? А тут он спешил, горячился даже – прямо на себя не похож.

– И что за рукопись его так заинтересовала?

– Очень редкая. То есть вообще в единственном экземпляре – в печать она не пошла. Автор – коллега профессора, тоже историк, давний и яростный оппонент. Они друг друга терпеть не могли, хоть и признавали заслуги.

– Ага. Так о чем писал этот яростный? – Спрашивая, Генрих уже догадывался, каким будет ответ.

– О последних годах правления Старого короля. Причем рукопись – не научный труд в строгом понимании, а скорее беллетризованные отрывки из биографий.

– Чьих биографий?

– Тогдашних деятелей – министров, советников короля и кронпринца. Автор, насколько я поняла, выбрал ключевые моменты их жизни и пересказал в вольной форме. Профессор, кстати, очень не любил такой стиль. Всегда требовал только факты – и чтобы никакой отсебятины.

– Ясно. Значит, вы отправили рукопись герру Штранглю. Как она выглядела? – Генрих еще раз припомнил обстановку в кабинете убитого. Вроде бы там на виду лежал только фолиант да еще хозяйский блокнот. А рукопись, наверное, забрал преступник.

– Я не отправляла, – сказала зеленоглазка.

– В смысле?.. – Он не сразу переварил информацию.

– Когда позвонил профессор, я уже уходила – и так засиделась тут допоздна. Искать стала только сегодня утром. Нашла, хоть и не сразу. После занятий кто-нибудь из первокурсников должен был ее отвезти.

– Она до сих пор у вас?

– Да, конечно. – Барышня выдвинула ящик стола, чтобы извлечь оттуда прошнурованную стопку бумаги.

– Разрешите?

На титульном листе значилось имя автора – Вернер Хирт. Сама рукопись называлась «Стеклянные сумерки. Люди и судьбы». Автор явно давал понять, что без художественных изысков дело не обойдется.

– Так почему же текст не издали?

– Не знаю, – развела руками она, – я до вчерашнего дня вообще не подозревала, что такая рукопись существует.

– Вы успели ее прочесть?

– Нет, только пролистала. Мне та эпоха не столь близка.

«Ну да, ты ведь тогда, наверное, в колыбели лежала», – с грустью подумал Генрих, а вслух сказал:

– Это и к лучшему. Мой вам совет – не говорите никому, что эти бумаги были у вас в руках. Даже ректору. Если он спросит про наш разговор – а он наверняка спросит, – отвечайте, что ничего конкретного вы мне рассказать не смогли. А бумаги я забираю.

– Как это «забираете»? – возмущенно пискнула барышня и сразу очень похорошела. – Они принадлежат университету, занесены в каталог! И я за них отвечаю!

Он мог бы напомнить ей, что как минимум один человек, знавший о существовании рукописи, уже распрощался с жизнью. Но лишний раз пугать библиотекаршу не хотелось. Поэтому Генрих со вздохом достал жетон.