Ворожей Горин – Фолиант Силы - Евгений Юрьевич Ильичев

— Ну и пожалуйста.

Мне, в целом, не было никакой надобности лицезреть работу Пелагеи вживую. Все, что она делала, я параллельно считывал и контролировал из посмертия. И да, она действительно не лезла в мое подсознание, довольствуясь лишь той частью моего естества, из которого я сам силу обычно черпал для работы.

Я, кстати, в последние месяцы довольно часто пребывал сразу в двух ипостасях, общаясь с людьми и всякой нечистью. Можно сказать, я эту свою способность в привычку превратил. А что, как по мне, очень удобно — не вываливаясь целиком из реального мира, я могу через посмертие, словно через специальный фильтр, на суть вещей взглянуть. Ощущение, словно через приоткрытую дверь подсматриваешь за тем, что творится там, куда простому смертному путь заказан. Через посмертие вообще много чего интересного увидеть можно. Можно, к примеру, увидеть ауру и настроение человека. Понять по косвенным признакам лжет он тебе или правду говорит, или, скажем, узнать как он на самом деле к тебе относится. И это я уже молчу о том, что через посметрие видны пробои в ауре, прилипшие к людям сущности, проклятья, установки и даже лярвы. Углубляться в суть всех этих понятий не буду, скажу лишь одно — крайне полезная штука этот «посмертный фильтр».

Я в последний раз взглянул на обезображенное ненавистью лицо сестры и закрыл глаза, повинуясь воле Пелагеи.

— Все будет хорошо, роднуль, — прошептали мои губы.

В целом, если бы мы тут кино снимали, конкретно для этой трогательной сцены я мог бы еще пару-тройку банальных фраз придумать. Я даже мог самостоятельно озвучить их, пустив скупую мужскую слезу. Разумеется, умелец оператор показал бы все это крупным планом, выдавливая из наивного зрителя эмоцию жалости, а хитрый композитор исполнил бы для этой душещипательной сцены что-нибудь в D минор. Но, что хорошо для художественного произведения, то хреново для для действительности. Не купилась бы ворожея на мою актерскую игру, а посему, палку я все же решил не перегибать. Нашим с Пелагеей паритетом силы все же нужно было правильно воспользоваться.

— Все, ворожей, готово!

Довольный голос Пелагеи внезапно вернул меня к реальности. Я даже мысль свою последнюю не успел додумать.

— Как это, готово? — Возмутился я, открывая глаза. — Уже?

— А ты думал, я до второго пришествия твою кровососку чистить буду? — Фыркнула Пелагея. — Там делов-то… Все, ворожей, выдыхай. Жива твоя Верка, живее всех живых. Ни единого вурдалачьего зернышка в ней отныне нет. Работает древнее заклятье, — Пелагея не без гордости посмотрела на плоды своих трудов, то есть на Веру, — отменно работает! Так что давай, Горин. Я свою часть уговора выполнила. Теперь и ты, изволь с вещами, как говорится, на выход — в посмертие, то бишь.

— Э-ээ нет! — Уверенно запротестовал я. — А что если твое заклятье как-то не так сработало? Больно ты, Пелагея Батьковна, на выводы скора. Лично я разницы никакой не вижу.

— А чего тянуть? — Всплеснула руками Пелагея. — Я в себе уверена. Вот она, Вера твоя, живая стоит. Да и что ей будет? Ну да, сила не водица, просто так ею не напиться. И, тем не менее, ничего Вере худого отныне не будет, в том я тебе уже поклялась. Проспится и примется по тебе скорбеть. А мне еще в «Ленту» заехать нужно. Там ребрышки свиные по скидке нынче. Домой вернусь — солянки сварганю. Так что ты, Горин, давай-ка, выполняй свою часть уговора — не затягивай время.

— Слишком уж быстро ты управилась, — попытался объяснить свое замешательство я. — Думал, такой сложный ритуал не так и просто провести.

— А ты чего ожидал, Григорий? Думал, я разденусь да буду вокруг костра голышом бегать, да в бубен стучать? В центре Москвы? Мы в каком веке живем? Ты уж определись, Григорий Олегович, тебе «шашечки» или все-таки «ехать»? — Пелагея демонстративно скрестила на аппетитной груди руки и уточнила. — Ты работу принимать собираешься, или как?

Я вновь перевел взгляд на лицо сестры и поразился метаморфозам, что с нею за эти секунды произошли. На этот раз в ее глазах не было ни ярости, ни злобы — в глазах Веры я увидел лишь боль и раскаяние. И не спрашивайте, как именно я это понял — понял и все тут. Ну, Пелагея Батьковна, ну хитра, зараза! Тяжко же мне будет…

— И все же, проверить нужно, — отшатнулся я от сестры.

— Что? — Возмутилась Пелагея. — Что проверять-то? Али ты сам не видишь, что излечилась она? Не ты ли всю дорогу через посмертие мне через плечо заглядываешь? Ты ж ворожей, Горин! Ты ж такие вещи уже на раз-два должен распознавать!

— Должен, — кивнул я, — и даже соглашусь с тобой сейчас. Вижу, что работа сделана. Но больно уж быстро ты все провернула, больно просто все у тебя вышло. Сомнения меня берут.

— Сомнения для слабаков! А я, Григорий, ворожея в…дцатом колене, уж и сама не помню в каком именно. Чтобы такую работу сделать, мне всего-то две вещи и нужны: твоя, (то есть, моя) сила, да Фолиант. Остальное дело техники.

— Охотно верю. Но все же предпочту увидеть результат наяву. Кто тебя знает, что у тебя на уме. Снимай-ка свой кокон, пускай время в нормальное русло, а я погляжу, как Верка пережила твое «лечение».

— И какой ты, Гриша, после этого ворожей? — Упрекнула меня Пелагея. — Своей же силе не доверять… Это ж, кем быть надо?

— Ты ж сама говорила, не быть мне ворожеем. Давай уже прекратим прения, или я откажусь от клятвы, — твердо заявил я. — Хочу увидеть сестру в реале и баста.

— Будь, по-твоему, ворожей, — сухо ответила мне Пелагея, сверкнув недобрым взглядом. — Но если через пять минут ты мне силу по доброй воле не вернешь, пеняй на себя. Клятву ты дал крепкую, никто от такого не отвертится.

— И в мыслях не было. Давай, возвращай нас к реальности.

Ворожее даже пассов руками не пришлось делать — мир вокруг ожил сам по себе. И то, что я увидел, произвело на меня неизгладимое впечатление. Все, что происходило в текущей реальности до нашего с Пелагеей уговора,