Правила подводной охоты - Дмитрий Валентинович Янковский

— Набери в шприц три деления парализатора, — вышел на связь отставник. — И впрысни точно под башмак. Только будь осторожен, вводя иглу. Зацепишь живые ткани — рванет.

Я задал инъектору режим всасывания нужного количества жидкости из баллона и дождался, пока маслянистый состав доберется до третьей отметки.

— Давай! — подогнал меня Долговязый. — Запомни — быстро и плавно.

Боги морские, как дрожала игла, когда я подносил ее к крепежному башмаку капкана! Сжав зубы, я быстро и плавно ввел ее под хитин, готовый в любой момент получить в лицо шквал осколков. Если бы в тот момент кто-то рявкнул у меня над ухом, я бы получил инфаркт.

Инъектор бесшумно выплеснул в полость капкана свое содержимое, створки чуть дрогнули, сжимаясь еще сильнее, и замерли. Пас скривился от боли.

— Ну? — спросил Долговязый.

Я и забыл, что он ничего не видит на мониторе, что Жаб переводит ему мои жесты. Совершенно некстати вспомнилась детская песенка про уродов, ехавших на грузовике. Там слепой указывал дорогу, а безногий жал на тормоза.

— Я ввел жидкость.

— Створки дрогнули? -Да.

— Тогда у тебя три минуты.

Я прикинул размер и прочность челюсти, после чего

достал из сумки скобу и закрепил ее на хитиновой поверхности капкана. Оказалось, что это и впрямь непростая задача — края челюсти были такой формы, что скоба даже нужного размера держалась не очень уверенно.

— Поставь ее чуть наискось, — раздался в наушниках голос Жаба. — Будет больше площадь опоры.

Мне пришлось ослабить зажим и подровнять скобу. Наученный этим опытом, я взялся за крепление второго упора. Рука Паса, зажатая в мощных тисках, опухла и посинела, но он держался молодцом. Они с Рипли передавали друг другу загубник после нескольких вдохов, и это мельтешение перед лицом здорово мне мешало.

“Дышите чуть реже, — попросил я. — Мне и так тяжело”.

Вторая скоба никак не желала цепляться за скользкий хитин, в конце концов она спружинила и отлетела, закружившись в воде. Пришлось помахать руками перед камерой, привлекая внимание Долговязого.

— Твою мать, Копуха! — проревел он после того, как я знаками изложил суть проблемы. — Мозгов надо иметь хоть с жемчужину! Чтобы скоба не соскальзывала, надо посыпать крепежные элементы песком!

Действительно, мог бы и сам догадаться. С горстью песка скоба встала уверенно, но у меня все равно затряслись руки — времени оставалось в обрез.

— У тебя меньше полутора минут, — добавил нервозности Жаб.

Я установил домкратик и принялся спешно работать насосом. Челюсти поддались, но хитин от напряжения выгнулся дугой — того и гляди лопнет. Пришлось немного отпустить нажим и подождать, пока жилы растянутся и ослабнут. Такими вот порциями подкачек я и

продвигался, потея от того, что не очень хорошо представлял себе количество оставшегося времени.

— У тебя двадцать секунд! — подогнал меня взводный.

Я вздрогнул от раздавшегося в наушниках звука и выронил удлинитель насосного рычага. Он камнем погрузился на дно и скрылся в густой траве.

“Кинжал!” — показала мне Рипли на пальцах.

Я выхватил нож, вставил его в гнездо удлинителя и в несколько качков высвободил Пасу руку. Рипли сунула ему загубник и потянула подальше от капкана, который должен был взорваться с секунды на секунду. Я не так долго пробыл на дне, чтобы мне нельзя было всплыть, поэтому я не стал отходить с ними, а устремился наверх. Позади воду рвануло ударной волной, в голове полыхнула яркая вспышка боли.

После всплытия я еле успел выплюнуть загубник — меня стало рвать сначала содержимым желудка, потом желчью. Все же сказались нервозность и частые погружения. Жаб и Молчунья выволокли меня на палубу, стянули скафандр, начали растирать мою кожу. Я думал, что вскоре приду в себя, но болезненное состояние не ослабевало, а, наоборот, усиливалось. Меня тошнило, головная боль становилась невыносимой, болели все кости, все жилы, а легким по-прежнему не хватало воздуха.

— Нервный шок! — произнес у самого уха Жаб. — Надо не дать ему отключиться, а то сердце не выдержит!

Он принялся хлестать меня по щекам, но от этого мне стало лишь хуже. Я хотел отстраниться, закричать, но не мог. А он бил и бил меня, не жалея. Несмотря на столь радикальные меры, я продолжал проваливаться в небытие, удары ощущались все слабей и слабей. Боль тоже постепенно уходила, по коже пробежал легкий озноб, а сердце сбавило ритм и начало затормаживаться. Я понял, что умираю, причем идиотской смертью — от нервного шока, но справиться с собой у меня не хватало ни воли, ни сил.

— Пульс слабеет! — издалека донесся до меня выкрик Жаба.

Мне стало совсем хорошо, почти никаких ощущений. Кто же мог подумать, что смерть такая легкая и даже приятная штука? Я отдался ей, и она постепенно уводила меня все дальше от реального мира.

И вдруг я с недовольством ощутил, что кто-то копается у меня между ног, а через секунду острая боль пронзила мое бесчувственное тело и согнула его пополам. Я сделал глубокий вдох, затем выдох, но боль стала еще сильнее, и я заорал, распахнув глаза. Яркое солнце колом ударило мне в зрачки, но эта боль не могла сравниться с адской, чудовищной болью, поразившей меня. Я выпрыгнул из небытия и увидел, что Молчунья сквозь плавки схватила меня за мошонку и сжала кулак.

— А!!! — еще громче заорал я. — Отпусти!!!

Тень смерти испуганно отшатнулась. Это был не ее день. Но Молчунья моего крика, понятное дело, не слышала, поэтому мне пришлось собрать все силы в кулак и отпихнуть свою спасительницу. Жаб трясся от хохота, Долговязый, похоже, не понял, в чем дело, но хохот взводного заставил и его улыбнуться.

— Что такое? — спросил отставник.

— Молчунья... — давился хохотом Жаб. — Молчунья его из шока вытащила... За яйца!

Долговязый фыркнул, а я сидел, согнувшись в три погибели, и тихо их всех ненавидел. Жаб помахал рукой у меня перед носом.

— Сколько пальцев? — спросил он уже серьезней.

— Двадцать один, — я сплюнул за борт горькой слюной и, шатаясь, поднялся на ноги.

“Надевай аппарат, — взводный повернулся к Молчунье. — Будешь командовать декомпрессией и поднимать пострадавших на безопасную глубину”.

Водительница кивнула и принялась облачаться в костюм.

— Как у тебя с глазами? — спросил я у Долговязого.

— Свет