Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

— Госпожа моя послала узнать, будешь ли ты на вечерней службе. Больше она сама к тебе прийти не сможет. Позору не оберётся. А на службе будет, с батюшкой со своим, — сказала черноволосая и зыркнула на меня.

А потом резко потупила взор, и на смугловатой коже появились пепельные оттенки, отдающие краснотой. Это она так, видимо, засмущалась. А есть от чего?

А то! Стоит перед ней молодой мужчина, рослый, точно не урод, усатый, пусть и безбородый. А ещё и уважаемый, перспективный, воин, защитник. И вот стоит такой молодец с голым торсом, в одних подштанниках, да и те — тонкие, что при желании и толике фантазии хоть бы и чресла рассмотреть. Эти… уды.

Для меня — это нормально. Будто, скажем, на пляже в плавках. В одних шортах м ковыряться в земле на своём участке — для прошлой жизни привычно. Но, видимо, не сейчас.

Но меня ситуация забавляла. Хотелось посмеяться от души, да не стал пугать девушку.

Нет… было в этом уже что-то, что больше, чем забава. Просыпались эмоции и желания, которые заставили меня красоваться перед девицей и не спешить одеваться. Вон что! Нужно все вот это брать под контроль. Не время. Хотя если бы пришла Черноглазка ночью «подсветить свечой»…

— Что же твоей хозяйке от меня нужно? — взяв себя в руки, спросил я.

— Знамо что… — плохо скрывая своё раздражение, отвечала девица.

А если она служанка, то что же сердится? Терпелива должна быть. И что-то мне подсказывало, что она раздражена не тем, что я тут такой, чуть ли не голышом. Вон бровь как вскинула! Это ревность. Да, точно. И, черт возьми, мне это нравится!

— Не нужно бы… — дернула плечиком девица, когда я потянулся к её руке.

Да хоть прикоснуться бы…

— Отчего её батюшка тогда не пришёл? — улыбнувшись, спросил я.

При этом усмехнулся. И глядела она на меня, и краснела, что под смуглостью видно. И я туда же… Это что-то невероятное, давно забытое, но, как оказалось, приятное. Я — старик; и я — мальчишка.

— Так чего батюшка не пришел твоей… Госпожи?

— Так занятой он человек. И ты занятой. Настасья Ивановна глаз положила на тебя ещё вчера, — сказала девушка, и в её голосе слышны были нотки неуважения.

Не жалует она свою госпожу.

— Война нынче, не до всего иного… Да и сподобалась мне иная. Ты-то сама зело пригожа, — сказал я.

Ох, ведьма! Зыркнула недовольно. Казалось, что готова вцепиться в меня ногтями своими, зубками шею разгрызть готова.

— Не забавляйся мною, полковник! — прошипела девица, которая что-то не особо и была похожа по характеру на холопку.

Хозяйка её мне не нужна — не до невест, как-нибудь позже слажу матримониальные дела. А насчёт вечерней службы — присутствовать на ней обязательно. И это хорошо, что я поспал всего не больше двух часов, и ещё успею в храм, судя по тому, что сказала девушка.

— Зайди ко мне! Ночью, — сказал я.

— Не можно! — строго сказала Чрноглазка.

— Не желаешь? Так и ступай с миром, — отмахнулся я.

И вправду, что нам стоять в дверях, ведь сообщение от хозяйки она уже передала?

Я зашёл в свою комнату, стал одеваться. Но девица всё стояла на пороге, боясь сделать шаг. Я краем глаза смотрел на неё, любовался.

Странные всё-таки у меня были ощущения по отношению к этой девушке. Нет, я не о том, какая она манкая да красивая. С этими эмоциями я как-нибудь смогу справиться — а то, может, мы с нею вместе с ними и справимся.

Но ведь у этой девочки было что-то не так. Как же она стала служанкой какой-то там Настасьи? Казалось, что у Черноглазки — сильный характер, вольный. Характер дочери вождя.

Я прямо представлял её верхом на коне, скачущей по степи. Чёрные, как вороново крыло, волосы развеваются ветром. А она, конечно, обнажённая…

— Фу ты! — вслух одёрнул я себя.

— Так что передать моей госпоже? — не переступая порога моей комнаты, спрашивала черноглазка.

— А передай своей госпоже мой пламенный привет!

Ну, почти про шведского посла вышло.

— Что? — удивилась девушка.

— Тебя как зовут? — спросил я, натягивая сапоги.

— Анной, — ответила Черноглазка.

— А до крещения как звали? — проявил я догадливость.

— Шашлы Бейке, — произнесла девушка.

Я пристально посмотрел на неё. Понял одно, что с удовольствием поел бы шашлыка.

— Лучше я буду звать тебя Анной, — сказал я, сглатывая слюну.

И не понять теперь, на что или кого такая реакция: или на вкусное мясо, или на аппетитную девушку.

— А меня, молодой полковник, звать не потребно. И имя свое ногайское я, почитай, уже и забыла, — с вызовом произнесла та.

Ух! Я же и говорю, дочь вождя, не меньше.

— Ступай, Аннушка… Скажи своей госпоже, что дела у меня нынче много, потому не смогу уделить ей нисколько своего часу, — сказал я, концентрируясь на сапоге.

Не хотел, зараза, натягиваться.

— Добре! — не скрывая радости, сказала девушка.

Разулыбалась — и стала ещё краше. Просто голова кругом идёт!

— Захочешь прийти чем помочь мне: то ли одеть, то ли раздеть… — начал я, но Анна вновь зарделась, резко развернулась и побежала прочь, только юбки взметнулись на пороге.

Чертовка! Но спасибо ей. Открыла новые грани моего организма. Здоровое молодое тело реагировало на девушку. Правда, и проблема открылась. В таком патриархальном обществе еще нужно умудриться найти себе зазнобу. А без этого сложно придется.

И жениться я не хочу. Не сейчас, ни даже скоро.

— И все же жениться вам, барин, надо! — пробурчал я, наконец натянув сапог на левую ногу.

— Бах-бах! — прозвучали пушечные выстрелы.

Да, не до свадеб — родина в опасности. Интересно, наши пушки стреляют или вражеские?

— Бам! — послышался звук прилёта, скорее всего, в крепостную стену.

— Не наши, значит, пушки, — сделал я несложное умозаключение.

Ну никакого порядка! Вышел главный, его возле дверей встречает какая-то девица. И ладно бы девица эта была прислана подчинёнными, чтобы, так сказать… Ну, чтобы не сказать, а чтобы сделать. Ибо в том, что у меня на уме, слов много не надо, там природа подскажет, что и как.

Ну а если эта девица пришла бы меня убить? Возможно такое? Да легко.

— Десятник, ты мне Прохора найди! — приказал я десятнику, который дежурил у терема.

Присел на лавочке у входа. Подумал, что было бы неплохо полузгать семечек. Или даже закурить. В прошлой жизни лет двадцать лет курил. Правда,