Гении неба - Ежи Радзивилл

— Не ори на ребенка, машина!!! — раскрыл я рот и мы вновь сцепились.

Через некоторое время, успев обвинить друг друга во всех мыслимых и немыслимых грехах, отдуваясь, мы сообща принялись проверять состояние нашей пассажирки. Пар из нас уже вышел, так что интонации стали ровными, деловыми. Любезно соглашаясь друг с другом, мы пришли к выводу, что Юри совершенно оправилась от травм и следовательно нет никакой нужды держать девочку на холодной глади операционного поля. Та обрадованно села и с недоумением воззрилась на свой живот, на его новенькую, гладенькую кожу:

— Эй вы, а где мой пупок? Где мои родинки?

— Могу поставить вместо них по семигранной гайке, если это так необходимо, — буркнула расстроенная проколом Валькирия.

— Хм!!! Ну а вообще — это все еще я или мне подсунули другое тело? — настороженно спросила Юри, разглядывая себя, — Вроде бы я. А что случилось?

— Не умничай! — бросила капсула, — С тобой что-то не так?

Юри прислушалась к себе, скривилась, угловато пожала плечами:

— Да вроде бы все нормально, разве что… — и смолкла.

— Что? — хором спросили мы с Валькирией.

— Да так. Пустяки. Все хорошо, это к делу не относится. Честное слово. Ого!!!

— Да чего — «ого»? — пристала капсула.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — вздохнул я. Юри покосилась в мою сторону:

— Потерять крейсер, принцессу Мани, Вадду, Тирру и Дэля — это по вашему «хорошо кончается», капитан?!

— То-то и оно, — вздохнул я, — Чем меньше об этом будет сказано, тем лучше. Главное, что ты цела — невредима.

— Оттого, что я знаю, где искать твоего Дэвида Эдвина Ли? — безжалостно спросила она. Я смешался, отвел глаза, непроизвольно дернув желваками:

— Не только. Но и поэтому тоже.

Мне было нехорошо под ее пристальным взглядом. Снова казалось, что моя голова полупрозрачна, и от Юри исходит мощный поток света, отбрасывающий на переборку тени моих мыслей. Затем пришел стыд — ведь она сказала правду. Я думал только о том, как сохранить ее в качестве единственного источника координат Дэвида, забыв о том, что она — одинокий ребенок. Гораздо более одинокий, чем я. Только что потерявшая всю свою группировку, родной мир и вообще все, что у нее было. Я судорожно вздохнул:

— Прости меня, малышка. Постараюсь сделать все, чтобы тебе не было тоскливо и одиноко в этом новом мире. Обещаю это. Клянусь.

— Клятвы терранина, — усмехнулась Юри, — О, эти клятвы! Они имеют сроком действия одну ночь или одну вечность, что, впрочем, одно и то же. Не нужно, Шульгин, не клянись. Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты сам. Как облупленного.

Я медленно поднял голову. Откуда она знает мою терранскую фамилию? Я не знал, что и думать. Затем аналитические структуры выдали результаты частотного сканирования речи Юри, и я с недоумением позвал:

— Талааса?! Это ты? Ты же многосмертна?

Она отстраненно усмехнулась, медленно покачивая головой:

— Нет, я не она. Я — Юри, и никто больше. Уникальная и неповторимая Юри. Талааса, впрочем, жива, но это не имеет сейчас никакого значения. А я… Я просто знаю о каждом, кто касался тебя. Но так получилось не нарочно. И, конечно, я не от одной из этих свор, грызущихся за право контролировать ваше с Дэвидом поведение.

— Да?! — иронически поднял я бровь, — И я, конечно, обязан верить на слово?

— Нет. Не обязан. Подожди дел. Вот тебе первое — пора исчезать отсюда, если не хочешь попасть в пояс ловушек типа щипцов Мйнх. Они медленно планируют назад во времени, до встречи есть тридцать две стандартных минуты. А мои сказки — они могут потерпеть. Согласен, капитан Эн Ди?

Я медленно кивнул головой. Валькирия немедленно начала готовить нас к Заверти, заворачивать в энергоновые коконы, резко трогаясь с места навстречу воронке перехода между вселенными. Мы молчали. Нам было не о чем говорить…

… — Очень оригинально, — сказал я, приходя в себя после не очень тяжелой дробилки космического щебня и разглядывая корпус юниверскафа, который все еще следовал за нами на незримом буксире, — Чего это мы прем за собой этот гроб?

— Можно подумать, что юниверы валяются на каждом углу под первым деревом, — фыркнула Валькирия, — Да углов и деревьев чего-то вокруг не видать. Я думаю, что такая вещь еще пригодится. Только тебе придется малость поработать — он встал на консервацию. Сейчас я разблокирую входы. Иначе ни ты, ни пилот туда не проникнет.

— Пилот?! И кто его будет пилотировать? Уж не Юри ли? — проворчал я.

— Отчего нет? — удивилась капсула, — Ведь она натворит не больше глупостей, чем ты.

— Она ребенок, — буркнул я.

— С твоей помощью корабль может получить личность, а детство Юри кончится очень быстро.

— Нет. Дискуссия закончена.

— Самодур! На кого я потратила свои лучшие годы?! — горько вздохнула капсула, но продолжать не стала, так как зашевелилась отходящая после Заверти девочка.

— Представляю, каково мне придется в твои ХУДШИЕ годы, — хрюкнул я. Потом подумал о Дэвиде и решил, что капсула, в общем, права. И что мы всегда можем бросить корпус, если очень прижмет.

Юри села и мутно посмотрела вокруг. К ее телу струилась энергия по ледяному сиянию замерзших молний псионовых проток. Пока она пополняла свои аккумуляторы, я ушел в буксируемый корпус, поскольку после традиционной чашечки кофе у меня появилась пара идей. В корпусе было тихо. Слегка пахло озоном, на обшивке не осталось и следа останков Дэля — Заверть перемолола их в мельчайшую пыль, которая ушла в утилизатор вместе с обновляющимся воздухом. Меня снова поразил тот обыденный факт, что корпус абсолютно не пострадал, хотя все материальные предметы в нем были разодраны буквально на атомы. Я снова задумался о материале, из которого делаются юниверскафы. До сих пор встроенное в меня драконом программное обеспечение запрещало исследовать материал корпусов юниверскафов. Я вновь ощутил мягкое напоминание программы, что запрет действителен и сейчас. Повозясь с информационными модулями юниверскафа, я вскрыл его протоки. Затем, когда уже совсем собрался заказать комбайн и начать работу над операционным блоком будущей личности, я ощутил знакомый озноб крипто. Чертыхнулся, но озноб усилился. Тогда я переместился в Валькирию, успел увидеть понимание и молчаливое сострадание в глазах Юри, а озноб уже перешел в боль, пожирающую меня изнутри, настолько сильную, что я мог только хрипеть и корчиться. Когда мои извивания достигли предела, сознание вновь перенеслось на Тхерру. Здесь мы с Аситой все еще продолжали общаться.

Отшельник на этот раз не выглядел ни предупредительным, ни спокойным. Он нервно