За солнцем - А. Кластер

густого воздуха Тьмы, то ли из-за того, что даже теперь, после Испытания, после всех тренировок такими же плавными и долгими оставались движения родившихся на земле Сада – и воинов, и их лошадей. Лишь живая серебристая цепь, оружие с пророщенным зерном Проклятья, сверкала, вилась вокруг Ритаима змеиными кольцами. Оружие новых соратников было умнее и яростней их самих.

Пустить бы Чатри в галоп, помчаться к Хребту – но Анкарат сдержался. Может, тут что-то важное. Жестом и мыслью остановил гарнизонный строй. Без движения тяжёлое небо навалилось, сдавило воздух.

Ритаим пустил лошадь шагом, сизый туман облепил её бока, ноги тонули в темноте. Воины гарнизона следили за ним – кто с интересом, кто презрительно, кто скучая. Пусть Ритаим и прошёл Испытание своего города, а значит, был крепче связан с силой земли; пусть он отвечал за собственное звено и сотню бойцов, люди Старшего Дома считали себя лучше воинов Сада. Вроде и несправедливо: никто из окраинного гарнизона до сих пор не сражался. Впрочем, за стенами никто из них тоже не прятался. Так что, может, и справедливо. Немного.

Наконец-то приблизившись, Ритаим коротко поклонился, попросил о привале. Конечно же. В чём ещё могло быть дело. Люди города, где каждое время года было новым Рассветом, боялись времени Тьмы. Кажется, даже сильней, чем битв.

Анкарат мотнул головой:

– Нет! – И объяснил терпеливо: – Нужно быть у Медного города прежде, чем там подготовятся к нашему появлению.

Ритаим то ли вскинулся, то ли вздрогнул из-за слов о приближении битвы, сильней стиснул повод лошади. Сын одной из семей старшей крови Сада, один из лучших его воинов – именно он сражался с Анкаратом в прошлую Сердцевину, на белом песке, среди плеска листьев ещё беспечных, неизменённых. Ритаим был старше – как и все другие главы сотен. И он не забыл своё поражение.

На излёте Сердцевины этого оборота, из сегодняшней Тьмы, похожей на перезрелый, знойный мираж, перед Испытаниями новых звеньев Сада Амия рассказывала: Ритаим всегда вызывался для таких поединков, до того дня никогда не проигрывал. «Старался меня впечатлить, – рассмеялась шелковистым, жестоким смехом, – надеюсь, пройдёт Испытание». Что-то было в этом смехе, в этих словах, Анкарат нахмурился, пытался спросить ещё, но Амия пришла в такой восторг от его ревности, что разговора не получилось.

Был ли для ревности повод, не было ли – но каково человеку стоять перед чужаком, помнить боль разрубленной ладони, ждать впереди новую боль, просить об отдыхе? Склонив голову в поклоне, не поднимая глаз? Анкарат не знал, сочувствует ему или злится на эту покорность.

– Приборы говорят, мы можем встретить бурю. – Мягкий выговор делал интонации ещё более просительными, почти жалкими. Прозрачные глаза подёрнулись мутью усталости, мудрёная коса растрепалась, дорогой доспех посерел от пыли, – или Проклятье. Аметран согласен подождать до утра.

Анкарат стиснул зубы. Как будто важно, что сказал Аметран!

Чатри поймала его настроение, коротко заржала, загарцевала – вперёд, вперёд! Но лицо Ритаима казалось совсем измождённым, полустёртым усталостью и Тьмой. Белые искры живой цепи потрескивали, но не отражались в глазах. Как поступить?

– Может, действительно отдохнём? – крикнул Шид. Он вышагнул из строя, коснулся плетёного браслета на запястье и вцепился в крестовую перевязь на груди – носил теперь два меча за спиной, новое оружие, созданное в Саду, стремительные, яркие клинки. Полгода в белом городе, может, не исцелили Шида, но точно ему помогли. Он вытянулся, смотрел и говорил твёрдо и прямо, научился сражаться, а если и замирал, уставившись в пустоту, то лишь на долю мгновения, чужой человек и не заметит. «Какой молодец, – говорила Амия – она часто приходила посмотреть на тренировки, – да, его старший брат погиб, но разве ты не лучше о нём заботишься?»

Старший брат…

– Ладно, – Анкарат придержал Чатри, та недовольно фыркнула, – отдохнём до утра.

Костры лагеря, свет и гул доспехов Отряда в густой ночной сизи казались отсветами ушедшего тепла.

В Саду-на-Взморье они провели остаток Рассвета, и всю Сердцевину, и первые дюжины Жатвы.

Медовый, распаренный воздух и время, в этом воздухе растворённое, как будто густели, застывали вокруг янтарём. Стремительны стали только встречи с Амией.

Стоило Правителю покинуть город, Тория явился в комнаты Анкарата – просторные, камень здесь словно впитывал солнце и морской ветер, цвет стен перетекал от оттенков речного песка к серебру – и спросил о ритуале. Он был трезв, говорил сухо, почти что резко. Анкарат понял: ответ уже известен, Амия рассказала. Не разозлился – Тория ведь беспокоился о сестре.

Сама Амия, услышав про разговор с Правителем, сперва взмахнула лёгкими ладонями, вспыхнула: ах, я просила совсем не об этом, ну что ты, нет, конечно, я рада, но…

Но когда Анкарат договорил, повторил вслух ответ Правителя – глухим, выцветшим голосом; когда повторил его объяснение: «Пока ты не свободен от клятвы, ритуал невозможен», – Амия словно погасла, уронила руки на колени, сцепила замком.

– Значит, – сказала тихо, голос сквозил зыбью белой не-жизни, – до тех пор ты принадлежишь только ему?..

Анкарат возмутился, стал спорить: нет, я твой, давай рискнём, давай проведём ритуал по вашим правилам, пусть Тория проведёт его или кто там ещё это умеет, хочешь, заставлю Килча, но Амия прижала палец к его губам:

– Скажи ещё: «Давай сбежим».

Она улыбнулась, и в тонкой этой улыбке сквозил яд, яд и холод. Анкарат замолчал, отвернулся – не хотел видеть её такой, нет, она не такая. Амия любит его, конечно, ей больно. Никакого яда в этой улыбке, лишь боль. Кажется, впервые они так долго молчали наедине. Сквозь молчание взвывал ветер, бесприютный и злой, ветер будущего похода, всех возможных опасностей, что ждут Анкарата в этом походе, ветер времени, что пройдёт до окончания кампании. Анкарат знал, что должен сказать. Если это слишком тяжело, не жди. Ты ничего не должна мне.

Должен был, но не смог. Это Амия, его Амия, солнце и золото, самая прекрасная девушка в мире, самая отважная и нежная, нет, он не может её отпустить, нет, ни за что. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее шумела кровь, тем жарче, невыносимей, почему бы и не сказать: «Давай сбежим»? Почему не попытаться? Анкарат разорвал молчание, развернулся к ней, притянул к себе. Амия подняла на него глаза – сухие и ясные, прижала к его лицу маленькие ладони. Анкарат понял вдруг огромную власть этих маленьких лёгких рук: если захочет, сможет его удержать, вырвать из этой судьбы, вместе они отыщут другую, направят в другое русло, узнают землю иначе.

Амия прошептала:

– Если ты станешь моим, только исполнив