Крещение огнем. Вьюга в пустыне - Максим Калашников

Против русских выступили технически развитые войска и флоты Франции и Англии – держав уже промышленно-капиталистических. Пехота западных союзников поражала противников из нарезных штуцеров, бивших на километр. Да, они еще заряжались с дула, но зато у наших врагов были удобные пули Минье. Этакие «наперстки» с чашечкой, вставленной в выемку на донышке. Поэтому такая пуля легко входила в канал ствола – нарезы ей не мешали. А вот у немногочисленных русских стрелков-«нарезников» были устаревшие люттихские штуцеры – в них пулю приходилось с силой проталкивать через нарезы, используя при этом шомпол и молоток. Потому скорострельность русских винтовок в три-четыре раза уступала английским и французским штуцерам.

И вот во время сражений в Крыму враги буквально истребляли нашу пехоту, не давая ей приблизиться на дальность боя гладкоствольных ружей. С поля боя зайцами бегали донские казаки. Гибли русские артиллеристы: винтовки врагов били дальше, чем ядра из гладкоствольных пушек и намного дальше, чем летела пушечная картечь. Потому иноземные интервенты остреливали расчеты наших орудий с безопасного расстояния. Еще каких-то десять лет назад русские артиллеристы могли сметать с поля боя вражеские пехоту и кавалерию залпами картечи – а теперь пехота терроризировала пушкарей.

На море западный враг применил паровые линкоры и фрегаты, причем винтовые (хотя и с деревянными корпусами). И вот храбрые русские моряки не принимают ни одного боя с кораблями англо-французов. Черноморский флот топит свои корабли, перегораживая вход в Севастопольскую бухту, а снятые с них орудия защищают город с суши. На Балтике, куда являются эскадры противника, наши корабли прячутся в гаванях, под прикрытием фортов и батарей береговой обороны. Там же англо-французы с безопасной для себя дистанции громят укрепления Бомарзунда на Аландских островах. Русский гарнизон полковника Бодиско выбрасывает белый флаг. Потом, к концу войны, англо-французы не только возьмут Севастополь, но и переколотят все русские крепости на Черном море. Против них применят буксируемые бронированные батареи: ядра наших пушек смогут оставлять только вмятины в их бортах.

Война покажет пугающую отсталость феодально-крепостнической России. Все увидят, что англичанам проще и быстрее доставить тысячу снарядов к пушкам по морю от Ливерпуля до Балаклавы, чем русским отвезти такую же партию боеприпасов с уральских заводов в Крым сухим путем. Ведь у России не было в распоряжении железных дорог, связующих Причерноморье с центром страны, тогда как и Англия, и Франция уже успели обзавестись довольно развитой сетью чугунных магистралей. И если западники уже применяли электрический телеграф, что обеспечивал почти мгновенную передачу сообщений на тысячи километров, то русские продолжали пользоваться телеграфом оптическим: башенками с семафорами на крыше, расставленными цепочкой от Петербурга до Крыма. Туман, дождь – и этот телеграф замирал.

Всем в России тогда было ясно, что нужно обзаводиться своими пароходами и паровыми машинами, винтовками, железными дорогами и электросвязью. Иначе страна просто утратит независимость. Но для того чтобы все эти технологии получить, нужно построить сотни и тысячи заводов, чтобы производить металл и машины, паровозы и бомбические пушки, револьверы и мины. Нужно организовать угледобычу. Да вот беда: вся эта промышленность не могла появиться в старой помещичьей России. Не строились заводы и не развивался бизнес среди моря поместий с миллионами крепостных, среди мотающих деньги дворян, в мире со всевластием чиновничьего аппарата, на каждом шагу ворующего и берущего взятки. Чтобы создать акционерное общество в 1840-х годах, требовалось собрать массу разрешений, преодолеть тьму бюрократических препон. Кроме того, промышленности нужны были сотни тысяч, а то и миллионы лично свободных рабочих – не крепостных же крестьян к станкам и металлургическим печам ставить!

И вот, обзаведясь новыми технологиями, царская Россия была вынуждена провести ой какие реформы! В 1861 году отменить крепостное право, ввести начатки местного самоуправления (земства), некоторую свободу печати и свободу передвижения людей по стране. Пришлось коренным образом изменить судебную систему, построив ее по западному буржуазному образцу. Дать свободу частному предпринимательству. Словом, винтовка и паровая машина, появившись в реальности царской России, привели к коренным преобразованиям в обществе. Изменили его до неузнаваемости. Столкновение русских с более технологически развитым противником в 1853–1856 годах и унизительное поражение от его рук толкнули Россию на путь широких и глубоких реформ. Не будь той войны – и старая дворянско-бюрократическая система попробовала бы протянуть подольше.

Иногда думаешь: а ведь нам еще очень повезло, что Крымская война грянула именно в 1853-м! Представьте себе, если б она случилась лет на десять позже. Тогда в Крым пришли бы враги уже не на деревянных, а на железных пароходах. Да еще и с нарезными пушками и коническими разрывными снарядами. Да с броненосцами типа британского «Уорриора»! Севастопольские укрепления такие корабли за пару месяцев расщелкали б как семечки, сам город в груды щебня обратили. На Балтике пал бы Кронштадт, бомбы посыпались бы на сам Петербург. В лучшем случае крепостническая Россия 1860-х годов могла противопоставить агрессорам винтовые пароходы. Но, увы, деревянные – и разрывные снаряды нарезных орудий англо-французов разрушали бы корпуса наших кораблей за считанные минуты.

А на суше-то что могло твориться! Шестидесятые годы – это время уже не нарезных дульнозарядных штуцеров, а игольчатых винтовок, заряжаемых с казенной части патронами. Со скорострельностью в 10–12 выстрелов в минуту. У французов – великолепное игольчатое ружье Шасспо. У пруссаков – ружье Дрейзе. И с чем тогда пришлось бы противостоять таким противникам русскому солдату? Опять с гладкоствольными ружьями и с дульнозарядными винтовками? А ведь 1860-е годы – это появление у французов предтеч пулемета, скорострелок-картечниц с крутящимся блоком стволов. Они действовали так же, как современные «чейн-ганз» на американских боевых вертолетах. Просто сейчас блок стволов крутит электромотор, а тогда роль двигателя выполнял солдат, вращавший специальную ручку сбоку картечницы. Но уже тогда французы и англичане могли обрушивать на русских солдат струи пуль! И чем все это закончиться могло? Нет, слава Богу, что Запад ударом своего военно-промышленного кулака вправил мозги русской элите десятью годами раньше…

К чему это я? Думал было продолжать книгу, но вдруг догадался: да ведь читатель нынче новый. То, что нам, выпускникам советских школ и вузов, было понятно без объяснений, новому читателю «бело-сине-красных» времен уже невдомек. Нас-то еще диалектическому да историческому материализму учили, а его – нет. Сегодня многие искренне недоумевают: а чего это Калашников так уповает на новые технологии? Как, мол, новые виды строительства могут изменить жизнь и общество? Ну, типа, изобретут что-то – так ведь все те же чиновники и толстосумы этими изобретениями воспользуются.

Не воспользуются. Не сумеют. И даже если профинансируют такие изобретения – сами себе могилу выроют. На примере Крымской войны хотел показать вам: технологии следующей эры всегда кардинально меняют общество, в котором появляются. Они требуют новых отношений внутри социума. Они приводят к тому, что целые отряды старой элиты теряют прибыли и влияние и поднимают к вершинам власти другую элиту. Когда-то технологии индустриального мира отобрали главенство у крупных землевладельцев и николаевской бюрократии. Они выдвинули на авансцену фабрикантов и финансистов. Точно так же технологии Нейромира, введенные в реальность позднего СССР (или РФ), отодвигают на обочину чиновничество, нефтяников с газовиками, старый генералитет, капитанов прежней промышленности, требующей больших затрат энергии, сырья и человеческого труда. На первый план выдвигаются исследователи и изобретатели, системные интеграторы, творцы смелых проектов, метапредприниматели. Огромную роль начинают играть мастера организационных технологий и те, кто занимается «человекостроением», – работники школ и вузов.