Снежный путь - Роман Ваалгин

лестницы становился всё громче и громче. Ещё немного — и им ударят в спину. Поллукс же помог переломить ход сражения, ударив в спину противнику. Плотный строй храмовников распался, а скоро и вовсе перестал существовать. Ещё бы не крики умирающих и раненых… Охотник имел основания опасаться, что их вопли будут услышаны на другой стороне перехода.

Так и получилось. Как только они выскочили на другой его стороне, тут же их встретили стрелы. Охотник успел слегка податься в сторону, но недостаточно быстро. Одна из стрел насквозь просадила плечо, а другая оставила глубокую царапину на боку. Краем глаза он увидел, что Псам тоже досталось, но не фатально, а в следующее мгновение началась очередная драка.

Торчащая в плече стрела мешала, но боли он, слава богу, не чувствовал. Он знал, что она придёт позже, но пока он был целиком поглощён горячкой боя. А сама простреленная рука вполне сохранила функциональность. Да даже если бы и не сохранила — выбора у него всё равно не наблюдалось, только драться.

Когда они смяли очередной заслон, Охотник увидел преследователей, уже покрывших половину перехода. Двое резко взмахнули руками и брошенные умело и сильно ножи прошли совсем рядом. «Да чтоб вас!» — чертыхнулся он и, сопровождаемый Псами вывалился на ближайшую лестницу. И опять безумие стремительного бега наверх, прерываемое жаркими, но скоротечными схватками. Вот только усталость уже начинала замедлять движения и реакцию.

Когда они добрались таки до Верхнего Храма, он уже почти ничего не видел — перед глазами стоял сплошной багровый туман, из-за которого он видел только то, что находилось непосредственно перед ним, да и то картинка изрядно расплывалась. В ушах грохотал ниагарский водопад, дыхание стало надсадным и хриплым, сердце долбило так, что грозило разорвать грудную клетку. С ходу высадив закрытую дверь Храма он ворвался внутрь, с ног до головы покрытый как своей, так и чужой кровью. Псы мало чем от него отличались. Их шерсть уже давно из белой превратилась в красную.

По инерции он сделал ещё несколько прыжков и остановился. Псы застыли рядом. Прямо перед ним, от пола до потолка, возвышалась самая настоящая гильотина, а Хаим и Сара, бледные, со связанными руками стояли рядом с ней на коленях и шептали молитвы. Читавший им приговор кормчий замер на полуслове и остекленевшими глазами воззрился на посмевших прервать церемонию.

И тут только Охотник заметил, что он окружён. И уже блестели в руках ножи, смотрели прямо в грудь многочисленные стрелы и не представлялось никакой возможности не то, что помочь тем, ради кого он здесь и оказался, а хотя бы самому унести отсюда ноги.

— Убить!!! — Страшным голосом заорал вскочивший со своего места, очень напоминающего трон, Падре.

Но тут же раздался и другой голос. Тихий, но не менее властный:

— Стойте! — Из-за трона показалась Святая и жестом приказала храмовникам опустить оружие. Те послушались. Однако стрелы, теперь смотревшие в землю, по-прежнему оставались на тетивах, а ножи и не думали возвращаться в ножны.

— Я сказал убить! — Снова прокричал Падре.

Верные только ему и никому более два десятка телохранителей вскинули луки, но Святая повела бровью и они беззвучно попадали на пол.

— Ещё раз посмеешь оспорить мой приказ, — ледяным голосом уведомила она застывшего отца-основателя, — и у «Ковчега» будет новый Падре.

Тот побелел, сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев, из горла вырвался невразумительный клёкот, но сделал сначала один шаг назад, потом другой, а потом просто упал на «трон» и остановившимся взглядом уставился в пространство перед собой. Повисла такая плотная тишина, что стало слышимым не только дыхание собравшихся, но и биение их сердец. Как понял Охотник, Святая первый раз за всё время своего пребывания здесь столь недвусмысленно указала Падре на его место. Теперь у «Ковчега», похоже, наступали иные времена.

Святая спустилась с возвышения, на котором стоял «трон», подошла к Охотнику и произнесла голосом, в котором отчётливо слышалась ирония:

— Я вижу, ты уже набрался сил…

Он ничего ей не ответил. Вместо ответа он обернулся и увидел, что преследовавшие его чуть ли не с самых нижних этажей храмовники уже подбегают к выломанной двери Храма.

— Они не посмеют переступить порог без моего на то разрешения. — То ли успокоила, то ли намекнула Святая. — Что привело тебя сюда?

— А то ты не знаешь. — Прохрипел он.

— Догадываюсь. — Ровно ответила она. — Но кто они тебе?

Охотник молчал, старательно избегая её пронзительного взгляда.

— Ну что ж, сформулируем по-другому. Зачем ты их спасаешь?

— Они… — Охотник в упор посмотрел ей прямо в зелёные глаза. — Они…

— Ну?

— Они хорошие люди.

— Вот как… Интересно. — На красивом лице Святой отразилось то ли подлинное, то ли поддельное удивление. — Настолько хорошие, что ты готов умереть за них?

— Я готов умереть за них. — Не отводя взгляда ответил он.

— И почему же?

— Потому, что умирая за них, я умру за себя. Я умру человеком.

— Ого! — Опять в голосе Святой пробились ироничные нотки. — Какие речи! Но как же быть с остальными присутствующими здесь?

— А в чём проблема?

— Проблема в том, что эти остальные как раз считают твоих… друзей… не хорошими… Настолько нехорошими, что приговорили их к смерти. По-твоему получается, что это именно они нехорошие? По-твоему получается, что это именно они — не люди. Нелюди. Так?

— Я не хочу играть в слова. — Ответил на это Охотник, так и не отводя взгляда. — И ты сама не хуже меня знаешь ответы на те вопросы, что задаёшь. К чему этот фарс? Просто отпусти их со мной. И мы уйдём. Сегодня же.

— С тобой? А они согласны?

— А у них есть из чего выбирать?

— А если не отпущу?

— Я буду драться.

— Ты умрёшь. Как и твои собаки.

— Это мы уже обсудили. Помнишь?

Святая рассмеялась ненатуральным смехом. Но взмахнула рукой и Хаима с Сарой развязали.

— Вы согласны покинуть «Ковчег» с этим человеком? — Спросила она у них. Вместо ответа Хаим и Сара, всё ещё не верящие в своё спасение, подошли и встали рядом с Охотником.

— Что ж, — сказала на это Святая, — ответ очевиден. Однако…

— Чего тебе ещё? — Раздражённо спросил Охотник.

— Ты убил и покалечил много моих людей. Как нам с этим быть?

— Тех, кого покалечил, тех исцелишь… как-нибудь… — теперь уже в голосе Охотника звучала ирония, — а что касается остальных — мне очень жаль. Если бы они порасторопней убегали с дороги, то ничего бы с ними и не случилось. К тому же, амнезия у меня, а не у тебя, как я