Трое для одного - Софья Валерьевна Ролдугина

– И я, – не смущаясь, кивнул живой Аполлон и всё-таки поправил полотенце – украдкой, чтобы со стороны не заметно было. – Кстати, брат пропал прошлой зимой. И не думаю, что он вернётся.

– Соболезную… – начал было Морган, но собеседник его, похоже, не слушал.

– Мой брат прирождённый скрипач, и его зовут Сирил. Забавно, правда? Жаль, что побеседовать об упадке лжи у нас так и не получилось, – усмехнулся он. Последние слова прозвучали как старая-старая шутка, известная в узком кругу, или скрытая цитата. – А ведь мелкий – прекрасный лжец. Как и ты, похоже.

В горле пересохло.

– Не совсем понимаю. – Голос прозвучал надтреснуто.

Кофейная пена начала подниматься. Вивиан щипцами выудил из неё чёрный стручок ванили и отложил на блюдце, затем уменьшил огонь и принялся гипнотизировать турку, скрестив руки на груди.

– Не понимаешь… Лжец, лжец. И, как мой маленький Сирил, пытаешься всё везти на себе. Гвен ведь не глупа, она осознаёт, как много ты недоговариваешь. И о чём умалчиваешь.

Кофе одуряюще пах ванилью, мёдом и кардамоном. Огоньки нагревательной панели отражались в красных глянцевых дверцах и шахматной чёрно-белой плитке на потолке. Жадно тянулись к свету глянцевитые орхидеи, и экзотические цветки походили на хищные пасти. Впервые кухня сестры напоминала не курсовую работу дизайнера-отличника, а языческий храм, и находиться здесь было страшновато.

Морган инстинктивно облизнул губы.

– О чём же?

– О мистической подоплёке, – буднично произнёс Вивиан, не отводя глаз от кофе, лихорадочно вздыхающего в турке. – Гвен никогда не скажет этого. Она слишком рациональна. Придётся мне. Я писатель, то есть безумец по определению, значит, могу говорить странные вещи. В тебе что-то есть. Больше, чем во мне. Больше даже, чем было в Сириле. А значит, ты уйдёшь, рано или поздно. – Он запнулся, нахмурился; затем дунул на кофе и выключил панель. Ароматная пена слегка осела. – Когда Сирил исчез, мама смогла протянуть только несколько месяцев. Отец вроде бы держится, но разговаривать с ним невозможно. Меня он не узнаёт. Я вижу, к чему склоняется твоя история, и Гвен тоже. До того как ты пришёл, я колебался: удержать тебя? Или вырезать, как нарыв, безболезненно для семьи?

Звякнули три крошечные чашки. Морган зачарованно смотрел, как серебряная ложка разделяет на части плотную пену, как льётся кофе из турки – густой, словно сироп или застарелая кровь. Медово-пряный запах щекотал горло и делал разум кристально ясным.

– И что вы решили, Вивиан?

Он усмехнулся:

– Что глупо ловить бумажным сачком прилив. И немногим умнее – пытаться книжной страницей сравнять с землёй древний сид, поросший тимьяном и клевером. Я многого не понимаю; я мечтатель и полагаться могу лишь на чувства, не на рацио. Я вижу нечто, чему не могу подобрать имени… Это лирика, впрочем. Рефлексия влюблённого эстета после двух суток без сна. Не бери в голову. Могу пообещать только, что о Гвен я позабочусь. Моих сил вполне хватит, чтобы не пускать в этот дом ничего лишнего, даже если это что-то не имеет лица и формы.

Моргана бросило в жар.

– Ты говоришь о тенях?

– Я не знаю, о чём говорю, – мягко улыбнулся Вивиан, оборачиваясь. Глаза у него оказались светло-светло-зелёными, почти прозрачными. Между бровей залегла тревожная морщинка. – Можешь считать, что это было завуалированное обещание поддержки, дать которое напрямую мне не позволяет, предположим, ревность. Гвен слишком любит тебя… Когда допьёшь кофе, поставь чашку в раковину. Где выход, полагаю, найдёшь сам. Прощаться лично не обязательно, мы будем заняты.

– Так вежливо меня из дома ещё не выставляли.

– Привыкай. Быть может, скоро ты вообще не сможешь входить в чужие дома без приглашения? – бессовестно подмигнул он и вышел с двумя чашками кофе на подносе.

Полотенце окончательно соскользнуло и осталось лежать на пороге.

В холле некуртуазно чертыхнулись и ускорили шаг.

Возвращался Морган кружным путём; хотелось потянуть время. По прошествии получаса рыжий Аполлон, Вивиан, казался не столько загадочным, сколько потерянным. Он определённо знал что-то о тенях и, похоже, мог им противостоять, но на героя, приближенного к иному миру, ничуть не походил. Скорее на жертву, которую те же силы некогда задели крылом – и оставили шрам. Такой же, как от коньков младшего брата.

Последняя мысль отчего-то развеселила.

Посмеиваясь, он набрал короткое сообщение сестре:

«Твой парень – эксгибиционист?»

Гвен откликнулась сразу:

«Он интроверт! И очень рассеянный».

Морган автоматически набрал: «Так любишь его?», но помедлил и стёр. Ответ был очевиден.

Несмотря на позднее время, отец всё ещё не вернулся. Свет горел только в холле и в столовой – декоративные лампы из рисовой бумаги. Пахло сердечными каплями и лавандовым маслом. Донна, похоже, ушла: пальто исчезло с вешалки. Этель сидела за столом с кружкой ромашкового чая, болезненно выпрямив спину, и листала в полумраке альбом с репродукциями Сезанна.

– Ты встретился с Гвен?

– Да, – кивнул он и сразу попытался увести разговор в сторону от опасной темы: – Я познакомился с её парнем, точнее, с будущим супругом. Ты его ещё не видела?

– Только на фотографиях, – откликнулась мать, и глаза её с любопытством расширились. – И как тебе он?

– Очень любит её, – произнёс Морган, осторожно подбирая слова. – Эрудит. Разбирается в кофе. И в специях тоже, кажется, неплохо готовит. Полуфабрикаты из холодильника точно исчезли. Дома у Гвен стало очень уютно. Похоже, ценит семью – большую часть времени рассказывал о своём брате, Сириле.

Этель неожиданно рассмеялась:

– Вивиан и Сирил, надо же! Упадок искусства лжи… – добавила она загадочно, почти дословно повторяя слова рыжего Аполлона. Как выяснилось, стеснительного интроверта. – Ах, у старшего поколения Айлендов определённо было чувство юмора. Возможно, этот Вивиан не такая уж плохая партия для нашей Гвен. Особенно если учесть, что он умеет готовить. К слову, дорогой, ты не голоден? Донна немного приболела, но ужин приготовить успела. Крем-суп из брокколи с острым перцем и паста из оливок на хрустящих хлебцах – то, что ты любишь.

Оливки Морган любил только в коктейлях, но уточнять благоразумно не стал и сходил за чашкой супа. Этель словно бы позабыла о безобразном скандале с Годфри, об иске и маленькой внутрисемейной войне. Плотные шторы были задвинуты, отсекая звуки улицы и отсветы далёких фонарей. Запах лаванды, резкий поначалу, смягчался, уходил в нежную сладость. Часы в нагрудном кармане царапались размеренно и сонно.

А потом раздался телефонный звонок.

Это оказался Дилан. Он говорил отрывисто, точно перекрикивая помехи, хотя слышимость была идеальная.

– Братец Мо? Что-то ты хрипишь, не простудился? – весело