Ведьмы.Ру 3 - Екатерина Насута

И за дверь выскочил.

— Ты, Стасик, если что… в общем, зови на помощь, что ли? — Данила проводил упыря взглядом. — Хотя насмерть загрызть не должен.

— Если и загрызёт, то… это лучше, чем загибаться от той дряни.

Глава 34

В которой родственники знакомятся, а расследование сталкивается с некоторыми сложностями

Он родился и прожил всю жизнь в Англии, но вскоре перебрался в Лондон.

Тонкости биографии господина Н.

На своём веку Наум Егорович повидал немало женщин. И масти разной, и характера, и в целом-то все они были разными. Но вот из этой разности он вынес умение каким-то особым чутьём узнавать тех, кого стоит опасаться. Было ли это чутье врождённым, или же возникло за долгие годы счастливого брака, Наум Егорович точно не знал.

Но вот…

Когда глядишь и по спине холодок ползёт — самый верный признак. А при взгляде на конкретно эту особу не то, что спину, весь организм целиком умораживало. Наум Егорович и ощутил-то себя огромною мороженою глыбой.

А она вон, явилась из ниоткуда.

Идёт по вьюжной дорожке, чуть прихрамывая.

— Здраве будь, сестрица, — Женька ей поклонился. И Наум Егорович с ним, подумавши, что зря он родственницу супруги обидеть собирался, на свадьбу не пригласивши. Ну склочный у старушки характер, так то ж разве проблема.

Главное, сама она — человек.

И вся-то родня, что с его стороны, что с жениной — люди. А вот Женьке не повезло, потому что, несмотря на обличье, человеком девица не была.

Выглядела — да, вполне по-человечески. Если так-то, то обычно выглядела. Тощая, костлявая, аккурат по нынешней моде. Лицо вытянутое, брови вразлёт, волос чёрен, а губы красные, яркие.

Вот прям хоть сразу на обложку модного журнала.

А что хроменькая, так оно бывает.

— И тебе доброй ночи, братец, — ответила девица, голову склонив. А Науму Егоровичу некстати подумалось, что джинсы, если так-то, одежда действительно демократичная, вон, и нечисти подошли. — Не были мы знакомы прежде, но рада, что свиделись. Хоть и не для тебя подарочек мой предназначался.

— Уж извини… — развёл руками Женька. — Как звать тебя, сестрица-красавица?

— Калина, дочь Вранова. А ты?

— Евгений. Можно и Женькою.

— Несолидно как-то для ведьмака.

— Так и ведьмак-то из меня такой себе… несолидный.

— А друга своего представишь? — сказала и глазищами чёрными в Наума Егоровича вперилась. И прям не глазищи — бездна живая, от которой отступиться бы, отшатнуться, но Наум Егорович выдержал.

Не хватало ему ещё взглядов пугаться.

Тогда-то точно самое время на пенсию уходить, посвящать остаток жизни дачному благолепию и выбору новых сортов смородины.

— Наум я, — сказал он. — Егорович, коль по батюшке. А вы, стало быть, ведьма?

— Ягинья, — девица ответила с лёгкою улыбкой, а потом как-то вот разом и оказалась близ Наума. И ледяная рука её коснулась головы. — А тебе случалось со смертушкой встречаться да не раз и не два…

— Служба такая, — пожал плечами Наум Егорович.

От её руки холод исходил и Наум Егорович понял, что с неё станется этим холодом плеснуть да и проморозить его целиком, от пяток голых до макушки.

— Страшно? — а она улыбается.

— Страшно. Я ж живой человек, — проворчал он. — А ты пугаешь аль убить собираешься?

— А за что тебя карать-то? — девица явно не поняла. — Вины за собой ты не ведаешь, да и я не чую. Так… горечь поверженных, боль павших, но то бывает. Это, пожалуй, заберу. Лишнее оно тебе.

Белыми крылами взлетели руки, рассыпая серебристое снежное крошево. И касаясь кожи оно таяло, оставляя серебристые капли-потёки. Капельки собирались этакими ртутными лужицами. А те темнели прямо на глазах, превращаясь уже то ли в пепел, то ли в прах. И прах летел под ноги.

Дышать становилось легче.

Нет, Наум Егорович и прежде не жаловался, потому что дурное это дело — жалобы с нытьем. Но вот теперь чувствовал — отпускало. Что-то там, внутри, в глубине. Непонятное. Такое, о чём и сам не знал, но догадывался. Камень на душе, хоть и не видим, да чуется.

— Была б за тобой дурная смерть, тогда да… тогда уж извини, могла б душа потребовать справедливости, а я б не отказала.

— Дурная — это какая?

— Это… да как вот объяснить… здесь таких много. Ходят души неупокоённые, взывают о справедливости. Хочешь поглядеть?

— Сестрица, ты…

— Не бойся, братец, — она покачала головой. — Не обижу твоего друга. Покажу. Мир переменился. И мне в нём жить. А ещё муж мой, чуется, той же породы, что и приятель твой.

— А ты и замуж вышла? Что-то про свадьбу не слыхал…

— Так не играли. Не успели. Я вот только-только сподобилась… пойдём? — она протянула руку Науму Егоровичу и тот поглядел на Женьку.

А Женька сказал:

— Сам гляди. Если сказала Калина, что не причинит вреда, то так оно и будет. Но вот что она тебе покажет… тут не всякий способен выдержать.

Наум Егорович хмыкнул.

— Мне случалось всякого повидать. Так что погляжу.

Пальцы у неё были полупрозрачными.

— Не холодно ли тебе? — усмехнулись алые губы.

— Ещё добавь «красна девица»… — буркнул Наум Егорович и спохватился. Кто её, нечисть, знает. Ещё обидится.

Но нет.

Рассмеялась весело так.

— Не добавлю. Это у меня дядюшка любит с девицами играться. Тот ещё затейник. Но сила моя такова, что живым подле тяжко. Особенно, когда сердце пустое. Пустое сердце легко заморозить. Когда огня нет или еле теплится.

— А в моём, стало быть, есть?

Идти босиком по снегу — так себе затея. Главное, что снег вполне себе натуральный такой. Вон, похрустывает, ломаясь, корочка наста. И сам снежок скрипит, стонет, щетинится морозными иглами. Но в то же время и терпимо.

— Есть. Сам-то знаешь… супругу любишь?

— Люблю.

— И она тебя, — серьёзно ответила Калина Врановна. — Вот тебе и огонь. Дети опять же. Ты их любишь. И они тебе отвечают. Вот ещё огонь. Родители твои. Братья и сёстры, коль есть. Другая родня. Служба твоя. И дружба. Жизнь опять же любишь такую, какая выпала, хоть и не всегда проста.

Дверь появляется из-под крыла вьюги. И стоит коснуться и отворяется она. А вьюга слегка утихает. Они снова оказываются за порогом.

— Человек не сам по себе существует. Он к миру многими нитями привязан. Оборви одну и ничего-то не изменится. А если десять? Или сто? И связь ослабнет, а сердце опустеет.

Женька держался рядом.

Коридор…