Хроники Дерини. Компиляция. Книги 1-15 - Кэтрин Куртц

к двери, чтобы встретить Яреда. Морган встал и отошел к окну, позади стола Келсона, глядя сквозь цветное стекло на утреннюю зарю. Дункан сидел в кресле, стиснув руки коленями и не поднимая глаз. Он с мукой посмотрел на дверь, услышав голос отца. Собравшись с силами, он встал и пошел навстречу.

Яред постарел на несколько лет за эти два дня. Его обычно напомаженные волосы были растрепаны, он весь поседел; тяжелый коричневый плащ подчеркивал его бледность, и морщины, избороздившие лицо, делали его еще старше.

Он встретил кроткий взгляд Дункана и вошел в комнату, стараясь сохранять достоинство в присутствии сына. Он с силой сжал ладони в бархатных перчатках.

— Я… я был с ним, когда сказали, что ты приехал, Дункан. Я не могу спать.

— Я знаю, — прошептал Дункан. — Никто бы не смог.

Келсон посмотрел через стол на Моргана, и Яред тоже взглянул на него, прежде чем снова обернулся к сыну.

— Могу ли я просить тебя об одолжении, Дункан?

— Все, что в моих силах, — сделаю, — ответил Дункан.

— Ты можешь сегодня утром отслужить по твоему брату заупокойную службу?

Дункан опустил глаза в растерянности. Видимо, Яред не знает, что он лишен права служения, что не имеет права совершать обряды. А уж теперь, когда он отлучен…

Он вопросительно посмотрел на Келсона. Тот, покачав головой, перевернул пергамент лицевой стороной вниз.

Итак, Яред не знает. И никто в Кульде не знает, кроме присутствующих в этой комнате.

Но сам-то он знает! Конечно. До официального сообщения из Дхассы с отлучением он может не считаться. Но служить-то ему запрещено. А, с другой стороны, это само по себе не лишает совершаемые им обряды законной силы. И то, что он нарушает запрет, — это уж дело его совести.

Дункан вздохнул и посмотрел на Яреда, затем ободряюще тронул отца за плечо.

— Конечно, я сделаю это, отец, — мягко сказал он. — А пока давайте пойдем к Кевину.

Яред кивнул и часто заморгал, стараясь сдержать слезы. Дункан оглянулся на Келсона и Моргана. Келсон отпустил его коротким кивком, и Дункан вышел вместе с Яредом. Дерри взглядом спросил Келсона — может ли он тоже идти, и Келсон кивнул вновь. Последовав за Дунканом и Яредом, Дерри мягко закрыл за собой дверь.

Келсон с Морганом остались одни.

Келсон несколько мгновений глядел на Моргана, потом задул свечу на столе. Небо просветлело в рассветных лучах, и первого солнечного света, льющегося в окно, хватало. Келсон, стоя справа от Моргана, разглядывал город, облокотившись о подоконник и засунув руки в карманы. Он не находил слов, чтобы говорить о Бронвин.

— Вы провели в дороге много часов, Аларик. Вам, должно быть, надо отдохнуть?

Морган, кажется, услышал.

— Я плохо буду спать сейчас, мой принц. Последние три дня были худшими в моей жизни — почти такими же, как тогда, после смерти вашего отца, а в чем-то еще хуже. Я не думал, что может быть что-то хуже, — а вот случилось.

Келсон опустил голову: никогда он не видел своего учителя в таком состоянии. Морган говорил так, будто Келсона не было здесь.

— Когда придет официальное извещение об отлучении, вы не должны будете видеть нас, Келсон, не то и вас отлучат. И принимать нашу службу — тоже. А если, того и жди, будет отлучен весь Корвин, я даже не могу обещать вам помощи моих подданных. Скорее всего, начнется гражданская война. Я… я не знаю, что делать.

Келсон подошел к Моргану и тронул его за плечо, указав на постель в углу.

— Давайте не будем об этом сейчас. Вам нужен отдых. Почему бы вам не прилечь, а я, когда нужно будет, разбужу вас. Потом вы решите, как быть.

Морган кивнул и позволил уложить себя в постель, отстегнув и бросив на пол меч Наконец он заговорил о Бронвин:

— Она была такой молодой, Келсон, — шептал он, пока король расстегивал и снимал с него плащ. — А Кевин — он ведь не Дерини, и вот тоже умер. И все из-за этой бесчувственной ненависти, этого разделения.

Он лег и закрыл глаза, укрывшись с головой парчовым покрывалом.

— Темнота подступает с каждым днем, Келсон, — шептал он, заставляя себя расслабиться. — Она идет отовсюду. Единственное, что сдерживает ее, — это вы, я и Дункан…

Убедившись, что он заснул, Келсон сел на край постели и долгое время молча смотрел на лицо генерала, потом положил руку ему на лоб. Очистив от всего лишнего свои мысли, он закрыл глаза и сосредоточился.

Усталость… горе… боль… начиная с первых новостей, когда Дункан появился в Короте. Страх. Отлучение Корвина и тревога за своих людей… Разведывательная поездка Дерри. Покушение, смерть Ричарда Фитцвильямса. Рассказ Дерри о Варине и его чудесах… Воспоминания о Брионе, о том дне, когда Келсон родился… Бесплодные поиски в разрушенной церкви…

Святой Торин… отрава, пленение, хаос и темнота, смутные воспоминания… Ужас от полного бессилия, дорога, простительное довольство собой, когда силы вернулись… А потом боль от потери любимой сестры, кузена… И сон, забвение — хотя бы на несколько часов — спокойнее… тише…

Келсон с дрожью отдернул руку и открыл глаза. Морган спал теперь мирно, раскинувшись на середине кровати; он не пошевелился, когда Келсон, встав, укрыл его сверху еще плащом, который до этого держал в руках, погасил свечу над кроватью и вернулся к себе за стол.

Следующие часы будут весьма трудными, особенно для Моргана и Дункана. Но прежде всего необходимо упредить наступление хаоса. И ему нужно выстоять, пока Морган не сможет снова прийти на помощь.

Посмотрев последний раз на спящего Моргана, Келсон сел за стол и взял лежащий перед ним пергамент, вновь повернув его лицевой стороной. Он также взял перо и бумагу, которую составляли они с Дерри, когда Морган приехал.

Надо обо всем дать знать Нигелю. О смерти Бронвин и Кевина, об отлучении, об угрозе войны на два фронта. Внутренняя смута в Гвиннеде так на руку Венциту, воителю Дерини.

Келсон вздохнул и перечитал письмо. Новости были ужасны, как ни взгляни; он не знал, с чего начать.

Дункан стоял один на коленях в маленькой башне церкви Святого Тейло и смотрел на лампады перед алтарем. Он отдохнул, воспользовавшись способами Дерини для снятия усталости, и физически чувствовал себя бодро. Но хотя он был вымыт, выбрит и опять совершал богослужение — сердце его не лежало к тому, что приходилось делать. Не имел он права надевать эту черную шелковую сутану, не должен был служить мессу.

«Тоже мне служитель Божий», — подумал он