Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Ну вот, – продолжил Лют. – Раз, другой, третий. Они и разомлели. А я удачный миг выждал, когда науз с меня сняли, охотницу по глазам веткой хлестнул и утёк в чащу. Только она мне тоже на память метку оставила. Еле дошёл.

Лют повернулся, показывая разорванную, побуревшую от крови рубаху и воспалённую рану, видневшуюся сквозь прореху, пожаловался:

– Гниёт. Даже травы не помогают…

Серый отвернул ткань, поглядел на увечье. Хмыкнул. Пару раз ткнул пальцем в разверстую плоть. Лют зашипел.

– Знатно… Как думаешь, Лют, стоит ли на тебя дар переводить? Сестрица твоя сбежала и где-то в чащобе сгинула. Только она хоть осенённая была, а ты обычный волк. Толку от такого, как от колтуна на хвосте.

– Толк, Серый, от всех есть, – ответил Лют, дёрнув здоровым плечом. – Не хочешь – не лечи. Ты в своём праве: дар-то твой. Только и я тогда промолчу о том, что узнал. Раз для стаи я бесполезен, так бесполезным и сдохну.

Вожак прищурился. Однако, помимо насмешки, мелькнуло в его взгляде и любопытство.

– Откуда мне знать, что ты не сболтнул охотникам лишнее? Язык у тебя длинный…

Лют осклабился.

– Откуда мне знать, Серый, что ты не обидел мою сестру? Или не убил? Мара, конечно, с придурью, но с чего бы ей уходить из стаи?

Глаза вожака потемнели.

– Так может, она за тобой подалась?

– Может, – согласился Лют. – Только я тут, а её нет. Пёрся бы я к тебе на верную смерть, ежели б меня в стае ничего не держало…

– Что ты наболтал в Цитадели? – резко спросил Серый, подступая к собеседнику. – Выкладывай!

– Сказал, что свирепый ты и припадочный, что стая твоя из одних осенённых, что силища у вас страшная, что носитесь вы по лесу и никого не щадите, что никто не связывается с тобой и не знает, что у тебя на уме.

Серый глядел недобро. Он уже давно всё решил. Лют и сам понимал, что для стаи он бесполезен. А после ухода Мары – вдвойне. Впрочем, ещё не всё потеряно…

– Чего ты там хотел рассказать?

Лют ответил, не ломаясь:

– Я знаю, что на последней седмице зеленника́ из Цитадели пойдёт обоз. И обоз этот будет тебе очень интересен.

– Вот ведь беда для тебя… – Серый развёл руками. – Я уже об этом обозе знаю. Больше нечего рассказать?

Лют улыбнулся.

– Почему же? Например, я знаю об этом обозе нечто такое, чего не знаешь ни ты, ни те, кто тебе о нём рассказал.

Глава 47

После Елашира отправились в Радонь, а потом ждали Тихвень, Вышград и Гродна. Лесана больше не ждала оказию, чтобы добраться от города до города. Теперь она сама вела обозы.

Надо сказать, за все дни после побега оборотня беды́ более ни с одним из торговых поездов не приключилось. Лес утих, ходящие унялись.

Весна бушевала! Из жирной чёрной земли пробивалась первая травка, на деревьях набухали почки, а воздух пахнул нарождающейся жизнью. Увы, но Лесану приближающееся лето вовсе не радовало. Девушка с тоской представляла, как вернётся в Цитадель и что скажет главе. И от этих мыслей впору было удавиться.

Да ещё болело сердце за Тамира. Колдун переживал диковинное перерождение, которого обережница не понимала: он забывал все хранимые его памятью тяготы и страдания. Наверное, именно потому взгляд обережника стал умиротворённым, словно обращённым вглубь души. Это вроде был прежний Тамир, но преобразившийся до неузнаваемости.

Лесана не знала, как к нему подступиться. На все вопросы он отвечал либо движением подбородка, либо сухими рублеными фразами.

– Тебе не страшно? – спросила она однажды вечером.

Тамир помолчал, а потом сказал:

– Нет. Чего мне бояться?

– Например, что навий в теле твоём поселился, – предположила Лесана, дёрнув плечами.

Колдун грустно улыбнулся.

– Экая досада…

Обережница не нашлась с ответом. Она знала: иногда человек достигает того мига, когда ему ничто не страшно, ибо терять уже нечего. Но утрата жизни – пустяк в сравнении с утратой самого себя. Однако её спутник, похоже, был рад раствориться в Иворе без остатка.

– Почему? – Девушка тронула Тамира за локоть. – Почему тебе всё равно? Ты ведь молод, здоров. Жить и жить…

Она беспомощно замолчала, потому что поняла, насколько глупо и неискренне звучат её слова. Ну, по сути, ради чего ему жить? Ради упокоения мертвецов или разделывания трупов? День за днём, вернее, ночь за ночью. С ума сойти, радость.

– Мне впервые спокойно, Лесана. Вот тут. – Он легонько постучал ладонью по груди. – Тишина будто. Нет боли. Ничего нет. Так хорошо…

И сызнова обережница не нашлась с ответом.

А через сутки после этого разговора навстречу обозу с лесной тропинки выехал мужик верхом на гнедой кобылке. Он так радостно замахал руками, увидев путников, что Лесана, на всякий случай изготовившаяся к схватке, слегка расслабилась.

– Стойте! Стойте! – Незнакомец направил лошадь вперёд. – Целитель есть при обозе?

Девушка наконец смогла разглядеть его: средних лет, с убелёнными сединой волосами и бородой. Одет добротно, да и кобылка ухоженная, лоснящаяся, только уставшая: бока крутые так и вздымались.

– Ты чьих будешь? – удивилась обережница. – Откуда тут взялся?

– Из Дальних Враг я. Щуром кличут. На большак на удачу вышел, надеялся обоз какой перехватить…

– Зачем тебе, Щур, обоз? – спросила Лесана, незаметно оглядываясь.

Лес был спокоен: пели птицы, ветер гулял в кронах деревьев. Звериных теней не видать. Вроде не засидка, но кто знает…

Спиной Лесана почувствовала, что и Тамир, ехавший в возке, тоже подобрался.

Впрочем, Щур не заметил насторожённости обережников.

– Беда у нас, – торопливо рассказывал он. – Детская ржа пришла в весь. Вчера сразу четверо ребятишек померли. Больше дюжины уже хворают, другие со дня на день хворать начнут. Знахарка наша отварами их пользует, барсучьим салом с мёдом растирает, да всё без толку…

В этот момент прибежал запыхавшийся грузный мужик, ехавший в одной из последних повозок. Обережники везли его оказией из Елашира в Тихвень. Звали мужика Тропом. Был он словоохотлив и добродушен, а нравом, как и телом, мягок.

– Щур, ты, что ли? – с неверием воскликнул Троп и тут же повернулся к Лесане. – То ж брата́нич[23] мой!

Щур был удивлён не меньше Тропа. Сперва только глядел изумлённо, а потом спешился и крепко обнял дядьку.

– Отчего сороку не отослали в сторожевую тройку? – сухо спросила обережница. – Как допустили такое?

Мужик оторвал от себя причитающего сродника и, глядя на собеседницу снизу вверх, зло рявкнул:

– Ты меня не лай! Отсылали мы