Фантастика 2024-84 - Константин Давидович Мзареулов

— Капитан Смолин, за храбрость, умелое командование… — Я хлопал глазами и понимал, что вот от такого награждения я почему-то отказываться не хочу. В отличие от ситуации с самолетом, сейчас я действительно чувствовал, что заслужил награду, и был очень удивлен, что командарм в такой ситуации нашел время наградить каких-то бойцов, пусть и являющихся капитаном и сержантом. Василий Иванович закрепил на гимнастерке успевшего расстегнуть ватник капитана орден Красной Звезды, пожал руку и, взяв вторую коробочку, повернулся ко мне. Честно говоря, я обалдел, никогда бы не подумал, что сержанту командующий армией будет сам награду вешать, всегда считал, что рядовым и младшему комсоставу просто в руки вручают и хватит с него. Но Чуйков меня «сразил» наповал, когда, чуть наклонившись вперед, шепнул:

— Ватник-то расстегни, сержант! — Я мгновенно расстегнул свою телогрейку, едва не оторвав пуговицы, и подставил… блин, у меня же гимнастерка в тряпку превратилась, а новую не дали, поэтому взору командующего предстала моя грудь в белой нательной рубахе. Командующий усмехнулся.

— Это что за форма одежды такая? Новая? — рассмеялись все присутствующие.

— Виноват, товарищ командующий, одежда пришла в негодность, а новую не выдавали еще.

— Товарищ командующий, на днях бойцы получат зимние вещи, выдадим и то, чего не хватает, — быстро проговорил вскочивший начштаба тринадцатой дивизии, этого я раньше видел, поэтому не удивился, увидев его тут.

— Ясно, а что же, сержант, как же ты умудрился в негодность форму привести, — задержал на полпути руки с наградой Чуйков. Я замешкался, не зная, что отвечать.

— Разрешите, товарищ командарм? — спросил ротный.

— Говори, — кивнул Василий Иванович.

— В рукопашной сильно пострадала верхняя одежда, ватники заштопали, а гимнастерки у бойцов все были заляпаны кровью и рваные сверху донизу, у меня просто была запасная, вот я и надел, а так формы действительно новой не дают.

— Ладно, исправим положение, тем более вон начштаба чего сказал, на днях и зимнюю привезут, свитера, рукавицы и шапки, затем и все остальное. Ну, Счастливчик, продолжай в том же духе, сынок! — Я обалдел. Нет, просто пипец как обалдел. Это уже не звездец, это два звездеца. С каким-то сержантом, за руку, награды вешает, сынком назвал… Ой, «звезду бы» не словить. А ведь он меня и старше-то всего ничего.

— Служу трудовому народу! — рявкнул я и покосился на новенькую медаль, что одиноко, но от этого так гордо светилась у меня на груди.

— Ты ведь со снайперской винтовкой воюешь, сержант? — спросил Василий Иванович. Получив утвердительный ответ, добавил вдруг: — Что чувствуешь, когда стреляешь во врага и видишь его так близко? — Не знаю, что уж ожидал услышать командарм, но после моего ответа аж передернулся весь.

— Отдачу, — спокойно произнес я.

— Родимцев, а прав был твой начштаба, душегуб! — Блин, вот же поганый язык у меня. И чего это меня начштаба дивизии «душегубом» прозвал? Это немцы, что ли, у нас душевные? Пора товарищу штабному автомат дать да в город выпустить.

Через пару минут нас отпустили, я вздохнул с облегчением. Хорошо, что не стали пытать на предмет рассказов о «подвигах». Выйдя из штаба, я взглянул на медаль, машинально взвесив ее на руке. «За отвагу», черт, как же звучит-то хорошо! Я в прошлом, воюю против фашистов вместе с дедами, можно сказать, получаю награду из рук самого Чуйкова! Черт возьми, я, наверное, сейчас от переживаний просто проснусь, и окажется все происходящее прекрасным долгим сном.

— Ну, чего застыл-то? — капитан внезапно подтолкнул меня сзади, и я встрепенулся, нет, не сон это!

— Саш, чего это было-то? — тихо спросил я.

— Вот это тебя «пришибло»! Что, не помнишь что ли? Тебе командарм лично медаль на грудь повесил, так-то!

Я напрочь позабыл про все свои болячки. Хотелось прямо сейчас бежать к немцам, в неглиже и без оружия. Такая вот реакция была на только что увиденное и услышанное. Поверить не могу до сих пор. Умели предки воодушевить бойца на подвиги.

В землянке нас встречали товарищи, принявшиеся нас поздравлять. По этому поводу капитан вдруг вытащил из своих вещей красивую бутылку из темного стекла.

— Вот, берег на всякий случай, похоже, он наступил. Федя? — ротный поднял бутылку, а бывший сиделец, ныне один из немногих, кто показал себя в последних боях отчаянным бойцом, подставил быстренько кружки в рядок. У ротного была заныкана бутылка отличного французского коньяка, и, мы разлив на всех в блиндаже благородный напиток, молча выпили.

— Спасибо, товарищ капитан, — чуть не хором произнесли все присутствовавшие. Нас здесь было восемь человек, остальные, кто был легче ранен, заняли землянки на берегу. До нас тут квартировали двое суток новоприбывшие с восточного берега, а сейчас они в городе, траншеи роют да с фрицами перестреливаются.

Выйдя подышать и покурить, я все думал, как бы грохнуть «кукурузника», это же настоящий враг народа, таких расстрельных списков, как у него, не было ни у кого. Куря, я вдруг заметил на пристани, что была тут совсем рядом, как грузились на небольшой катерок трое явно командиров. Заинтересовавшись, стал смотреть внимательнее.

«О, это же Хрущ!» — Один из троих имел уж больно запоминающуюся внешность, тем более он стоял без фуражки. То, что произошло дальше, можно было назвать только Рукой Господа. Катерок, приняв балласт в виде трех командиров, начал маневрировать и разворачиваться. Пыхтя и насилуя изношенную машину, он успел отойти буквально метров на тридцать, когда с юга-запада, из города, вынырнули два «лаптежника».

— Твою мать! — проговорил я. Одна бомба рванула в десятке метров от катера, зато вторая… — Примите мои соболезнования, товарищи, в связи со скоропостижной смертью товарища предателя Никиты Сергеевича.

Вторая бомба, не знаю, килограммов в сто, а может и больше, просто разнесла в щепки хлипкий катерок, на воде осталось только жирное пятно соляра. Точно, Бог шельму метит. Выходит, из-за награждения человека, которого тут и быть-то не должно, «кукурузник» задержался и… Успел на тот свет!

По обе стороны фронта противники сейчас заняты тем, что пытаются как можно лучше укрепить свои позиции. Строят баррикады, углубляют траншеи. Наши тут были в разведке, навестили немецкие позиции в поисках «языка» и, мягко говоря, обалдели. Немцы натащили откуда-то бетонных плит и наворотили себе таких убежищ, не каждая бомба прошибет. У нас послабее будут, всерьез обустраиваются, всерьез, как будто вечно тут собираются оборону держать.

— Сержант, как ты себя чувствуешь? — спросил военврач спустя пять дней, проведенных мной в санбате.

— Спина уже болит от постоянного лежания, выписывайте меня уже, в порядке я.

— Ну, это мы