Белое с кровью - Кристина Робер

Поэтому Ника решила выходить хотя бы на улицу в надежде привести голову в порядок и наконец понять, что ей дальше делать.

Двери в холле вели на просторную галерею, опоясывающую замок. Все здесь было выполнено из темного камня, грубого и шершавого на ощупь: гроты и вазоны, колонны, подпирающие балконы верхних этажей, перила, балясины и даже лестницы. Одна вела к дороге до парадных ворот, остальные были рассредоточены по всей длине галереи и спускались в яблоневый сад, усеянный мелкими, звонко журчащими фонтанами с хмурыми статуями волков, коваными лавочками и фонарями с металлическими чашами-розами.

Спрятав голову под капюшоном, Ника бродила по безлюдным дорожкам, скрывалась за деревьями, если замечала кого-то из обслуги или жителей замка, тихо наблюдала за ними и никак не могла отделаться от мысли, что и за ней все время наблюдают из сада или окон, пестрящих пугающими зыбкими тенями.

Девушке полюбилась скамья на задворках сада под раскидистой благоухающей яблоней. Ника часто забиралась на нее с ногами, включала телефон Алекса (каждый раз опасаясь, что батарейка вот-вот сдохнет и отнимет у нее последнее материальное, что связывало ее с Маркелом и тем миром) и слушала треки, под которые они коротали последние ночи в «Форест Холле». Ночи – такие нежные, полные любви и глупых надежд, ужасно далекие, но счастливые. Возможно, самые важные в ее жизни ночи… И Ника цеплялась за эти воспоминания, борясь с приступами паники всякий раз, когда не могла в мельчайших деталях воспроизвести какой-то разговор. Боялась, что существо внутри решит и этой памяти ее лишить, поймает, когда ей будет больнее всего, и заберет, не спросив…

Ника с тоской смотрела на темное небо и считала невидимые звезды. Она бы всё отдала, чтобы вернуться в прошлое и на повторе проживать эти дни, снова и снова, потому что ей ужасно понравилось жить моментом. Понравилось любить монстра. Понравилось побеждать его.

Внезапно ноздрей коснулся сигаретный дым, и Ника вздрогнула, распахнув глаза. Рядом сидел темноволосый мужчина и, под стать ей, смотрел на небо. На лице, изъеденном шрамами, похожими на оспины, играла лукавая улыбка. Клепки на кожаных штанах и куртке отражали свет фонарей, в ушах и носу поблескивал пирсинг. Ника сверлила его взглядом, но мужчина мастерски не обращал на нее внимания, и она быстро решила опустить формальности. Сил изображать негодование или возмущение у нее не было. Ника убрала наушники и, заметив на лавочке между ними пачку сигарет, утащила из нее одну.

– Дадите прикурить?

Незнакомец щелкнул зажигалкой и повернулся к ней. На его шее слева Ника заметила татуировку – розу, составленную из геометрических фигур.

– И где я вас видела?

– На новогоднем балу, вероятно, – хмыкнул он, убирая зажигалку.

Карие глаза лукаво косились на нее, и Ника вспомнила. В прошлом году на балу она подслушала разговор мужчин, в котором все как один осуждали решение оклуса вернуть дочь в Огненную землю, а Илан Домор даже назвал ее мать шлюхой, намекая, что и она такая же, и только этот человек вступился за нее.

– Вспомнили меня?

– Ага. Вы что, мысли читаете?

– Лица. Вы как Домор, наша светлая розочка: мордашка каменная, но, если что озарит, – все на лице, как открытая книга. Вас обоих легко понять.

– Не думала, что у меня с Домором есть хоть что-то общее. На том балу ваш патлатый друг презентовал меня друзьям не в самом выгодном свете, а вы поставили его на место. Спасибо, кстати.

Незнакомец хохотнул:

– Хорошо получилось, да? Наш малыш такой серьезный и правильный, наверняка даже в мыслях такого себе не позволяет. Это я его убедил разыграть представление перед Германом. Это который толстый. Один из советников вашего отца. Хотели посмотреть, чью сторону он примет. Честное слово, я слышал, как скрипят слова на зубах Илана, когда он произносил их.

– Вот как? Ну ладно, больше не буду на него злиться, что уж.

Затянувшись, Ника блаженно закрыла глаза. Надо бы раздобыть денег и выяснить, есть ли здесь супермаркет…

– Или отдать распоряжение прислуге, – мужчина снова хохотнул. Ника закатила глаза. Никакой приватности с таким! – Дочь оклуса и все такое, да еще и восставшая из ада, если верить слухам. Вам принесут что угодно, лишь бы побыстрее отделаться.

– Хорошо быть дочерью оклуса. Не придется убивать за фиш-энд-чипс[3]. Я Ника, кстати. – Она, конечно, понимала, что все и так знают ее имя, но решила сразу задать правила игры. Потому что еще одну «Николину» или «госпожу» она не выдержит. – И можно на «ты», лады?

– Инакен Фернусон, воин отряда Алой Розы, – мужчина протянул ладонь, и Ника пожала его длинные изящные пальцы. Кожа у него была горячая и шершавая. – Мы по пятницам зависаем у демона, картошечка там вполне неплохая.

– У какого еще демона?

– «У Де Мона», – повторил Инакен по слогам и снова рассмеялся. – Это название такое.

Прищурившись, Ника выдохнула дым. Мужчина опять рассмеялся и внезапно поднялся, протягивая ей пачку сигарет:

– Мой вклад в твое безоблачное будущее в стенах этого прекрасного замка. А к «Де Мону» советую заглянуть. Картошечка хороша, эль отбивает желание жить или умереть, а уж сплетни, сплетни… – Инакен поднес к губам сложенные щепотью пальцы и смачно поцеловал воздух над ними. – Тебе не помешает послушать.

– С чего ты взял, что мне это интересно?

– Поспорим?

Засунув пачку в карман джинсов, Ника поднялась. Какой непробиваемый, самоуверенный сукин сын!

– И как я туда найду дорогу? Вряд ли кто-то рот при мне откроет.

– О, это ерунда. Я проведу, – Инакен самодовольно улыбнулся и протянул ей руку. – Лады?

Ника фыркнула, но на рукопожатие ответила. Ну нравятся ей фамильярные придурки! Что поделать, у всех свои слабости… Пообещав ждать ее завтра здесь в одиннадцать вечера, Инакен откланялся и ушел через сад, на ходу прикурив сигарету, которую прятал за ухом, и насвистывая незнакомую ей мелодию.

«Я проведу», – пообещал Инакен Фернусон и следующим вечером с видом школьника, нарисовавшего портрет матери, протянул Нике розовый парик до плеч с длинной челкой.

– Мне просто любопытно: в какой момент я дала понять, что люблю розовый? – прошипела Ника, брезгливо держа вещицу двумя пальцами на почтительном расстоянии от своего лица.

– В этом-то вся суть! Никто и никогда не поверит, что дочурка оклуса из ада надела это. Даже при всех слухах о ее поехавшей крыше.

– Смотрю, у вас тут не принято церемониться с правящей семьей. – Ника собрала волосы резинкой и нахлобучила на голову розовое безумие.

Фернусон поправил парик, беспардонно дернув его вправо, и, отступив, присвистнул:

– В оправдание своего бесстыдного поведения спешу заметить, что теперь ты просто ожившая эротическая фантазия половины обитателей «У Де Мона». Еще бы живот оголить, а то есть там