Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 3 - Алексей Хренов

— Лёша, ты чего творишь-то? Что-то стряслось? — спросил он, еле подавляя зевок.

Лёха, вспотевший, но довольный, остановился и встал в позу философа.

— Видишь ли, Кузьмич! Сел я тут на лавочку и задумался... Не правильно я живу! Кузьмич! Не по комсомольски! Вот решил перестать бухать, бросить курить, завязать с совращением чужих женщин и заняться спортом.

Кузьмич, широко раскрыв глаза, внимательно посмотрел на друга, а потом подозрительно уточнил:

— На лавочку, говоришь сел?

— Ну да, лавочку сел, — кивнул Лёха.

Кузьмич, явно поражённый услышанным, лениво потянулся и, ухмыляясь, выдал:

— Спасибо, Лёшенька, что предупредил! Спас боевого друга! Больше я на эту лавочку не сяду!

И заржал так, что его хохот эхом разнёсся по всему аэродрому.

Наш же герой не без удовольствия вспомнил прошлый вечер и расплылся в довольнейшей улыбке.

Самое начало июня 1937 года. Чуть ранее физической зарядки, отель "Флорида", самый центр Мадрида.

Как и любое самое распрекрасное действие умеет свойство заканчиваться и теперь Лёха лежал вытянувшись на белой простыне. Раскинувшись в форме морской звезды, он откровенно наслаждался давно забытыми ощущениями. Красотка закрутилась в простыню и уютно устроившись между ног Лёхи, с улыбкой несла какую то пургу на английском, чуть растягивая слова. Рассказывала в общем про свою тяжёлую актёрскую жизнь.

Лёха вдруг припомнил, как иногда в прошлой жизни оказывался в компании студенток с пониженной социальной ответственностью, и что удивительно, они все через одну были или восходящими актрисами, или подающими надежды телеведущими...

Получивший там же, в прошлой жизни, устойчивый иммунитет от женских манипуляций, Лёха, в общем то свободно болтающий на английском, совсем перестал вслушиваться в смысловую нагрузку её речи.

Не моргнув глазом, он просто улыбался, забыв проявить эмоциональную отзывчивость и на задушевные женские разговоры не повёлся. Сочувственно прослушав монолог красотки о не лёгкой женской доле, козлах мужчинах, пидар**сах режиссёрах и прочих трудностях съёмочной жизни, из-за которых она сбежала на три недели развеяться в Испанию, ну и конечно о вечных поисках себя. Наш герой, как истинный джентельмен, просто перевернул красотку на животик и, понизив голос до соблазнительного шепота, промурлыкал ей на ухо:

— А давай лучше я тебя Ляля-Бася!

И не дожидаясь ответа, он приступил к реализации своего обещания.

Надо сказать, что этой ночью он едва не поплатился за свою необразованность, когда, отвечая на какой-то вопрос, выдал: "Об этом я подумаю завтра." Внезапно последовал форменный допрос с пристрастием, и только тогда Лёха вспомнил, что это же цитата из "Унесённых ветром"! Мозги скрипнули и вдруг радостно выдали, что там были Вивьен Ли и Кларк Гейбля. Как оказалось, лучше бы его разбил склероз!

- Какой позор! Фильм еще не снят, а в далёкой Испании уже даже русские лётчики знают, что меня не взяли на эту роль! - рыдала навзрыд офигевшему Лёхе в рубашку слегка пьяная Кэтрин.

Лёхе поведали, что эта беспринципная, фригидная отвратительная британская интриганка — Ли, то есть Вивьен, наверняка спала с режиссёром, Кларком и ещё половиной Голливуда, лишь бы умыкнуть роль, прямо-таки созданную для Кэтрин.

— Хорошо быть молодым, — подумал Лёха, закрывая ей рот поцелуем и вновь переворачивая несостоявшуюся актрису в более правильную позицию.

— Зато ты спала с русским лётчиком! — совершенно объективно заявил он, активно вырабатывая в её организме максимум эндорфинов.

Рано утром его новая знакомая была вынуждена куда-то срочно уезжать. Слегка смущённо она нежно чмокнула Лёху в губы и вручила ему свою фотографию с адресом, взяв с Лёхи обещание неприменно к ней заехать в Калифорнию.

Провожая Кэтрин около отеля, Антуан охал, ахал, целовал ей руки и говорил, как он искренне сожалеет об её таком скором отъезде. Лёха обошёлся дружеским щипком в знатную тыловую часть актрисы, насладился радостным взвизгиванием и последовавшим за ним чувственным поцелуем. Стоя рядом с Антуаном и махая вслед уезжающей Кэтрин рукой, он достал подаренную фотографию. На фотографии Кэтрин позировала в дурацком чёрном платье с жабо на шее и странной шляпке блином. Губы были строго поджаты, как бы намекая, что любимым Лёхиным шалостям нет места в приличном обществе.

Лёха напряг свои затуманенные алкоголем извилины, которые, к тому же, страдали от недосыпа и перегрузок, и задумался: кто такая эта "тётка в жабо"?

В итого плюнув на конспирацию Лёха показал фото и спросил француза, кем же была эта загадочная женщина.

— Алекс, ну ты просто феномен! — захохотал Антуан. Он смеялся до слёз, приседая и хлопая себя по коленям, и наконец пришёл в себя и пытаясь восстановить дыхание произнёс:

— Отодрать звезду американского кинематографа и даже не знать об этом!

Перевернув фото Лёха с удивлением прочитал подпись обороте: "Настоящему русскому герою! От Кэтрин Хепбёрн."

Лицо вроде смутно знакомое, но память отказывалась выдавать подсказки. Кино он не особо смотрел, а уж тем более старые фильмы. Разве что Ван Дамма или Шварца он бы конечно узнал, но актрисы той эпохи пролетали мимо его интересов.

— А вы кстати разве на Международный конгресс писателей-антифашистов не остаётесь? Его специально перенесли из Валенсии в Мадрид, что бы поддержать защитников города! Я буду освещать для своей газеты "Пари-Суар", что по вашему означает "Парижский вечер", - спросил его француз.

— Извини "Парижский вечер" — пошутил Лёха, называя Антуана да Сен-Экзюпери по имени его газеты, — мы не можем! Нам ихнюю Родину от франкистов защищать нужно! — добавил Лёха пафоса в свой голос.

Лёха отловил в отеле "Флорида" помятого, но уже достаточно бодрого Кузьмича. Пожав руки и перецеловавшись с толпой знакомых и не очень людей, два слегка потрёпанных жизнью русских пилота отправились обратно на аэродром. Им предстояло снова сеять страх и ужас среди франкистов.

Правда перед этим Кузьмич вытащил свой верный фотоаппарат "Контакс" и отщёлкал половину плёнки, запечатлевая всех участников этой бурной встречи.

Начало июня 1937 года.