Последнее дело - Гоблин MeXXanik

Глава 32

Домашние посиделки

Гостиная встретила нас запахом запечённой в духовке рыбы, укропа и свежего хлеба с семечками. Лампа под кружевным абажуром заливала кухню мягким золотым светом. За столом уже сидела Людмила Фёдоровна. Она поправила салфетку на коленях и с довольным видом смотрела на Фому.

Тот снял пиджак и, закатав рукава, подтягивал отверткой петлю на дверце буфета.

— Когда этот мастер по мебели придет, как обещал, вы обязательно велите оставить старые ручки. Уж больно они хорошие. Будет жаль, если он заменит их на новые.

— Как скажешь — так и сделаю, — кивнула Яблокова. — Мне и самой нравится старинные. Есть в них какая-то особая прелесть.

Питерский закрыл дверцу, прислушиваясь к звуку петель. Довольно хмыкнул и убрал инструменты в свой старый ящик.

— Думала, что ты его заберешь с собой, — заметила женщина.

— Пусть останется здесь, — возразил парень и добавил, погладив металлическую крышку, — я все же думаю, что порой мне придется здесь что-то чинить.

— Никто не возражает, — сказал я, привлекая к себе внимание.

Шаман кивнул. В нём не чувствовалось ни напряжения, ни смущения. Он выглядел так, будто вернулся домой после долгого пути. Фома вымыл руки и сел за стол. Затем отломил кусочек хлеба, обмакнул в соус от рыбы и довольно зажмурился, словно кот, получивший миску сливок. Лицо его светилось довольством.

— Никто не готовит как наша Людмила Федоровна.

— Иришка готовит не хуже, я уверена, — усмехнулась женщина.

— У нее по-другому выходит. Не хуже, — согласился парень и вздохнул, — Но вашу готовку я ни с какой не спутаю.

— Спасибо, мой хороший, — произнесла Яблокова с особой теплотой и погладила Питерского по плечу. — Мне тебя сам Искупитель послал, не иначе.

— Скажете тоже, — пробормотал шаман и бросил на меня смущенный взгляд.

— Ну, как служба? — спросила хозяйка, чуть склонив голову.

Фома проглотил кусок и отозвался с нарочитой невозмутимостью, но при этом с улыбкой:

— Работы хоть отбавляй. Но Павел Филиппович поделился со мной одной мудростью, которой я решил следовать.

— Наш некромант плохого не посоветует, — добродушно заметила Людмила Фёдоровна.

— Мастер-адвокат сказал, что надо меньше работать, — хитро усмехнулся шаман.

— Неужели? — хмыкнула Яблокова. — Зато сам он у нас вовсе не гнушается сверхурочной работы. А на самое важное у него времени не остается.

Запечённая рыба, покрытая золотистой корочкой, источала такой аромат, что даже кот, лежавший до того на подоконнике, не выдержал и лениво потянулся, скосив глаза на угощение. Мы с Ариной Родионовной решил не отставать: вымыли руки и уселись за стол. Людмила Федоровна вручила нам салфетки, а приборы уже были приготовлены.

Фома принялся есть с таким аппетитом, что было ясно: он дома, и здесь никто его не осудит. Парень даже позволил себе пошутить:

— Павел Филиппович, боюсь, если меня так кормить будут каждый вечер, я из шаманов в булочники переквалифицируюсь.

— Так и запишем, — усмехнулся я, — капитан отдела хлебобулочных расследований.

Все тихо рассмеялись. В гостиной закряхтел Буся, который успел переставить фикус уже в третий угол. Но каждый раз ему что-то не нравилось, и он тащил горшок в другое место.

— Пусть выбирает место по душе, — тихо проговорила Яблокова, заметив, что я поглядываю на тотем.

Я кивнул, заметив, как к работе Буси присоединился Козырев. Он по традиции решил помочь и сдвинул полку с книгами. Несколько томов свалились на пол, и в комнате тут же появился Борис Николаевич. Он возмутился такому варварскому отношению к книгам. Оставалось лишь надеяться, что эта перепалка не перерастет в конфликт. Не хотелось бы портить впечатление от вечера разборками с мертвыми.

Арина Родионовна в этот момент слегка коснулась моей ладони, предлагая ломоть хлеба. Людмила Фёдоровна, уловив движение, взглянула на руку девушки, перевела взгляд на неё, а затем на меня.

— Павел Филиппович… — хозяйка прищурилась, будто проверяя догадку. — Неужто наш княжич, наконец, поступил как приличный человек?

Арина кивнула, и румянец мгновенно залил её щёки. Голос прозвучал чуть тише обычного, но в нём было столько света, что я непроизвольно задержал дыхание:

— Павел Филиппович официально сделал мне предложение.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, лишь часы на стене тихо отмеряли мгновения. Потом Людмила Фёдоровна всплеснула руками, её лицо озарилось искренней радостью, и она воскликнула:

— Да ведь это замечательно! Поздравляю вас, мои дорогие!

Она вскочила на ноги и почти сразу оказалась между мной и Нечаевой. Сначала женщина запечатлела на моей щеке поцелуй, а потом проделала то же самое с Ариной.

— Слов нет, как я рада. Вы замечательная пара. А у меня как раз на вашу помолвку есть отличный подарок…

— Ковер? — предположил я.

Яблокова запнулась, явно разочарованная тем, что я перебил ее, но все же собралась и заявила:

— Ковер надо заслужить, Павел Филиппович. А вы только что обесценили мою попытку быть доброй.

— Простите, — я торопливо постарался исправиться.

— Поздно, — отрезала Людмила Федоровна, но я видел, что в ее глазах светится улыбка. — Ковер я подарю Арине Родионовне. А вам достанется бумага, в которую он был завернут. Так и знайте — половина ковра могла быть вашей, но вы свое счастье упустили.

— Протестую! — воскликнул я, пытаясь сдержать смех.

— Протест отклонен, — с напускной серьезностью заявила женщина и пригладила мои волосы. — В другой раз будешь более осмотрительным, адвокат Чехов. И следующий шанс заполучить такой дорогой подарок будет на твою свадьбу.

— Сначала мне надо доучиться и получить документ о совершеннолетии, — смущенно сообщила Нечаева. — Думаю, что мои родители согласятся с нашими планами.

— Не сомневаюсь в этом, — кивнул я.

— Вот и славно, — счастливо заулыбалась Яблокова. — Я так люблю свадьбы.

Фома, уже успевший проглотить очередной кусок рыбы, не удержался и вставил:

— Только не устраивайте ее в понедельник. У всех служащих в этот день совещание.

— Никто не делает свадьбы в понедельник, — заметила Людмила Федоровна, возвращаясь на свое место.

— Так и Павел Филиппович у нас особенный — некромант все ж, а не абы кто, — пробасил Питерский.

Напряжение, которое могло возникнуть при упоминании родни Нечаевой, улетучилось с лица Яблоковой без следа.

Буся,