Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Рассказал Баринов и про то, как нашли отца и сына Сивохо, семейку Пеструхиных, но ничего не стал говорить о последних событиях. Успеется, поскольку они ключевые для понимания сложившейся ситуации.

— Начали мы, Петрович, очередной сеанс. — Баринов сделал паузу и ринулся вперед, словно нырнул в холодную воду. — Сотворил он светящийся шар, а у меня ладони зазудели — сил нет! Вытянул вперед руки — и разродился таким же. Вот, смотри.

Опыт приходит со временем и практикой, шар образовался быстро, легко, того размера и той яркости, которыми задумывался.

Коровников привстал, разглядывая шар в упор, но руки невольно спрятал за спину... Градус удивления, похоже, зашкалил давно, поскольку ни в его виде, ни в поведении ничего не изменилось. Он сел на место, одним глотком осушил кружку и посмотрел на Баринова.

— Ну, вашу неординарность и потенцию, Павел Филиппович, я, положим, почуял в самом начале нашего знакомства, — задумчиво проговорил Коровников. — Просто никогда не говорил, не навязывал своего мнения. Созреть вы должны были. А вот, значит, сейчас прорезалось...

В московской квартире Баринов никогда шары не творил, поэтому заколебался, куда бы его спрятать. Убрать надо было — отвлекал. Подумал, открыл духовку газовой плиты, завел шар туда. А что, тоже вроде металлического шкафа.

Коровников пристально наблюдал за ним, не упуская ни одного движения.

— Так вот, в тот же день Банника хватил инфаркт. — Баринов снова занял свое место, напротив, за кухонным столом. — А мы продолжили экспериментировать с телекинезом. Но что-то пошло наперекосяк. Ивану, я о нем говорил, как вожжа под хвост попала. Втемяшилось в башку всякая чушь, да еще его и подогрели некоторые наши долбодятлы, и принялся он взглядом крушить направо и налево. Коттедж развалил, водонапорную башню разрушил. А самое страшное — человек при этом погиб.

Коровников шумно вздохнул. Баринов строго посмотрел на него.

— Да, погиб. А второй тяжело ранен... Пусть несчастный случай, но такого больше допустить никак нельзя.

— А где он сейчас?

— Да, понимаешь, Василий Петрович... Параллельно другая игра идет. Специальные службы этим делом очень интересуются, — нехотя ответил Баринов. — Забрали Ивана у нас. Если верить слухам, он совсем с катушек слетел. Если так, то потерян Иван — для всех и навсегда.

Они помолчали.

— Так говорите, Николай Осипович во сне наткнулся на способность создавать шары? — задумчиво спросил Коровников.

— Не просто во сне, — поправил Баринов. — А во сне особом, из чужой жизни. Кстати, он их называет эффектом Афанасьевой-Банника.

— И какая между ними связь?

— В том-то и дело, Василий Петрович! Никакой связи между лозоходством, телекинезом, пирокинезом с одной стороны, и эффектом Афанасьевой с другой не просматривается!

— Н-да-а, дела-а... — протянул Коровников. — А в мозги нашего пациента я лазить не стал. Тут, Павел Филиппович, скорее ваша прерогатива.

— Вот-вот-вот! — оживился Баринов. — Я ждал, когда ты об этом заговоришь... Теперь, когда ты всю подноготную знаешь, попробуй все же заглянуть. Выжди удобный случай и загляни. Я провел с ним больше тридцати сеансов, было бы любопытно сравнить наши с тобой выводы...

Они проговорили до обеда, когда раздался телефонный звонок.

Шишков просил сегодня не приезжать. Нет-нет, все в порядке, и чувствует себя Николай Осипович превосходно. Ну, вчера утомился немного. Он предлагает сделать перерыв — денька на два, на три: появились срочные дела. И еще, он очень хочет разобраться в себе после вашего лекаря, Павел Филиппович. Только, пожалуйста, никуда этого ценного старика не отпускайте, Николай Осипович непременно хочет с ним еще встретиться. Так и выразился — «беречь надо этого целителя пуще глаза»!..

Баринов положил трубку, воодушевленно подмигнул Коровникову:

— Слыхал, Василий Петрович? Оценили тебя весьма высоко! Смотри, не загордись.

Глава 16

1

Во вторник никуда не пошли, с утра засели в кабинете. Баринов перебирал черновики, пытаясь все же воодушевиться работой над монографией, Коровников расположился в кресле c третьим томом «Опытов» Монтеня. Еще во Фрунзе, увидев библиотеку Баринова, он пришел в восторг, и заявил, что с превеликим удовольствием провел бы рядом с ней остаток жизни.

Шишков объявился без предварительного звонка. Но по тому, с какой предупредительностью он держался с Коровниковым, стало ясно — у Банника все более чем неплохо. В прихожей даже подал пальто, потом заботливо распахнул дверцу машины, а по дороге несколько раз справлялся, не задувает ли Василию Петровичу из форточки.

Однако в холле второго этажа придержал его за локоть.

— Пусть пока Павел Филиппович один пройдет, они там поговорят по-свойски с глазу на глаз. А мы с вами, Василий Петрович, за чайком время скоротаем. С ежевичным вареньем!.. Хорошо?

Банник поднялся из кресла навстречу и вместо приветствия высоко задрал на груди олимпийку и майку.

— Гляди! — Повернулся, так же оголил спину. — Ну, что скажешь, ученый эскулап?

Баринов ошеломленно уставился на ровную, гладкую кожу под лопаткой, где еще четвертого дня рваной бугристой розочкой красовался шрам зажившего выходного отверстия пули калибра 7,62 миллиметра...

— Фе-но-ме-нально-о...

— А теперь глянь сюда. — Банник подошел к шведской стенке, на одних руках, не коснувшись ногами перекладин, поднялся к самому потолку, легко и мягко, с гимнастическим прогибом, спрыгнул на маты. — А на этом агрегате, — он ткнул пальцем в сторону велотренажера, — я вчера сорок километров отмахал... Что скажешь?

Всего ожидал Баринов, но такого... Он взял Банника за запястье. Пульс четкий, ясный, прекрасного наполнения, классических шестидесяти четырех ударов в минуту.

И не нашел ничего лучшего, как повторить снова:

— Фено-менально...

Банник увлек его к креслу, усадил... А ведь он и внешне изменился, как будто похудел. Вернее, подтянулся, стал стройнее, и плечи как бы раздались, и морщинки разгладились, лицом посвежел.

— Я тут в Фили съездил, проверился. Рентген, томография, УЗИ, то да сё... Сердце, говорят, как у двадцатилетнего. Печенка в норме. Вместо камушка — легкий песочек. И все остальное в том же роде. — Он сел рядом, перешел на обычный тон. — Павел, где ты раздобыл такого лекаря-кудесника? Колдун, честное слово!

— Извини, Николай Осипович, — Баринов взял себя в руки. — Он не знахарь и не колдун, предпочитает называть себя целителем — от слова «целый». Его кредо: я-де, не лечу и не врачую, я помогаю организму восстановить свою изначальную целостность.

Банник задумался, по обыкновению поглаживая аккуратную эспаньолку.

— Ну-у, в логике и здравом смысле ему не откажешь... Но ты