Техника игры в блинчики - И. А. Намор

«Primo Vere»… Ранней весной… Начинают басы и контрастирующие с ними альты – придумка по-своему интересная и удивительно «средневековая», затем долгая нота оркестра, и тенора, сопряженные с ошеломляюще женственными сопрано. У Шаунбурга даже дух захватило от замечательного совпадения «музыки» его собственной души и поэтического – вполне шиллеровского – звучания кантаты, но момент «воспарения» длился совсем недолго. Внезапно Баст почувствовал движение слева. Легкое, едва заметное, в общем, такое, какое могла – когда хотела – исполнить со свойственным ей изяществом одна лишь Кайзерина Кински.

«Тьфу ты, пропасть!» – едва ли не с отчаянием подумал он, в очередной раз поймав себя на том, что называет Кейт ее старой – девичьей – фамилией. Но видит бог, женщина, которую любил Шаунбург, никак не ассоциировалась у него с баронессой Альбедиль-Николовой. Никак, нигде, никогда…

– Minnet, tugentliche man, – шепнули ему в ухо губы Кейт, обдав щеку теплом дыхания и ароматом киршвассера. – minnecliche frouwen[87]….

Добрый человек, полюби женщину, достойную любви!

Ну что он мог ей ответить? Только сакраментальное…

– Circa mea pectoral multa sunt suspiria de tua pulchritudine, que me ledunt misere[88].

– В моей груди много вздохов по твоей красоте, которая ранит меня, – прошептал он в ответ.

– А если?.. – тихо, почти невесомо: то ли нежный шепот, то ли «запах женщины», воплотившийся в мысль.

– Ave formosissima! – намек более чем прозрачен, впрочем, так ли хорошо знала Кейт тексты «Кармина Бурана», как знал их он сам?

Фон Шаунбург читал «Песни Байерна» еще в юности, благо ни латынь, ни старонемецкий не были для него препятствием, и освежил свои давние воспоминания теперь – прямо накануне премьеры во Франкфурте. Ave formosissima! Привет тебе прекрасная! Действие двадцать четвертое: «Blanziflor et Helena»…

«Ну и кто же ты, Кейт, Елена Прекрасная или эльфийская царевна Бланшфлер?»

Но, как оказалось, Кайзерина знала текст песен не хуже. И ситуацию понимала правильно – ведь они были в ложе не одни, но и «в пошутить» отказать себе просто не могла.

– Елена у нас Вильда, – говорила ли она вслух, или он читал ее мысли? – Елена у нас Вильда, а я, чур, буду колдуньей. Идет?

– Тш! – шикнула на них сидевшая справа Вильда. – Еще одно слово, и я начну ревновать, как бешеная.

Возможно, что это не шутка, – одно верно: за последний год Вильда стала совсем другой женщиной. Однако какой именно женщиной она стала не без дружеской помощи «кузины Кисси», Баст все еще не понял, и кроме того, он не представлял пока, как сможет – и сможет ли вообще – допустить ее в святая святых своего двойного существования.

«Не сейчас, – подумал он с мягкой грустью, отгоняя от себя воспоминания об „испанском инциденте“. – Потом. Когда-нибудь… Если вообще… Если получится… Если будет можно».

* * *

После финальной «О, Фортуна!» аплодисменты не смолкали минут пять, если не больше, хотя в толпе мелькали и весьма кислые лица.

– Entartet! – недовольно бросил какой-то незнакомый оберфюррер в полицейской форме, явно пытавшийся подражать Гиммлеру.

«Дегенеративный… Даже так!»

Впрочем, внешне Баст ничем не выдал ни своего удивления, ни тем более чувства брезгливого презрения к этому уроду в мышиного цвета форме. Но, с другой стороны, а чего, собственно, можно ожидать здесь и сейчас, во Франкфурте-на-Майне, в июне тридцать седьмого? Благорастворение на воздусях и во человецех благоволение?

«Это навряд ли…»

Они протиснулись сквозь плотную толпу меломанов, осаждавших Орфа и его подругу Доротею. Но Баст не был знаком ни с композитором, ни с фрау Гюнтер, зато он знал дирижера.

– Добрый вечер, маэстро! – улыбнулся Баст, протягивая Ветцельсбергеру руку. – Это было впечатляюще!

– О! – поднял брови дирижер. – Герр доктор! Рад вас видеть. Так значит, вам понравилось?

– Музыка великолепна! – Себастиан пожал руку Бертелю Ветцельсбергеру, только что назначенному директором консерватории Хоха здесь, во Франкфурте. – Герр Орф умеет писать музыку, – фон Шаунбург чуть раздвинул губы в улыбке, показывая собеседнику, что шутит. – А вы, маэстро, умеете дирижировать.

– Благодарю вас, герр доктор, – было видно, что дирижер доволен похвалой человека, мнение которого ему небезразлично. – Я польщен.

Они познакомились в тридцать первом в Нюрнберге, где Ветцельсбергер руководил филармоническим оркестром при государственном оперном театре. Разумеется, Баст был несколько моложе Бертеля, и, вероятно, по этой причине они так и не перешли на «ты». Однако разница в возрасте не помешала им вполне оценить друг друга. Во всяком случае, к замечаниям фон Шаунбурга на тему философии творчества и стилей исполнения немецкой музыки дирижер относился с неизменной серьезностью.

– Разрешите представить вас, маэстро, моей жене… Бертель Ветцельсбергер… – представил он дирижера Вильде. – Вильда фон Шаунбург… и моей кузине, баронессе Альбедиль-Николовой… …Ветцельсбергер… Кайзерина…

– Рад знакомству… Приятно познакомиться…

– С радостью…

А на самом деле Басту всего лишь хотелось посмотреть Карлу Орфу в глаза и попытаться понять, кем был человек, писавший такую замечательную музыку. Неужели все-таки фашистом?

* * *

Из Франкфурта выехали ночью. Решили: спать – только время переводить, и, взревев двухсотсильным шестицилиндровым двигателем, «майбах» «Цеппелин» Кайзерины вырвался на простор пустого – в соответствии со временем суток – автобана. Вообще-то, при полном отсутствии свидетелей на этом трехтонном звере можно было и на двухстах лететь, но севший за руль Баст разумно ограничился сотней с хвостиком. Ночной, неосвещенный автобан – не место для игр. А до Берлина не так уж и далеко, даже меньше, чем из Питера в Москву, и дорога много лучше, так что утром вполне могли быть на месте, даже если бы Кейт не подменяла Баста за баранкой и ему пришлось бы рулить одному. На здоровье фон Шаунбург пока не жаловался, а автомобиль у Кисси такой, что опытному водителю шесть-семь часов пути только в удовольствие. Впрочем, монстр жрал прорву бензина – три ведра на сотню километров пробега! – и вообще был весьма дорогой игрушкой. Такое авто вполне могла себе позволить – если, разумеется, муж не возражает, но кто же его спрашивает – баронесса Альбедиль-Николова. Забавно, но министр иностранных дел Германского рейха Йоахим фон Риббентроп, ездил не на Maybach DS8 Zeppelin, а на экономичном DSH – такой и на автобане больше ста тридцати не выжмет. Да и не положено по правилам.

Так что мчаться в ночь на «неумеренно роскошном в своей инженерной проработке» глухо рычащем шедевре немецкого эксклюзивного автопрома представлялось Басту фон Шаунбургу и не трудом вовсе, а приятным времяпрепровождением. Не «напрягал» даже рычаг переключения скоростей на рулевой колонке. Женщинам, кстати, тоже нравилось: они были словоохотливы, шутили напропалую, позволяя