Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

– Посиди, Ерёмушка. Артель на тебя надеется. – И он прикрыл дощатую дверцу.

В каморке действительно не дуло. Пара прикопилось – туча, он валил и валил с куска Старой Жилы. Пахло грозою.

В углу лежал ворох дерюг. Ерёмка выбрал одну, свернул в три слоя, сел, вышло удобно.

Большак ушел, кашель его потерялся в далеком шуме ветродуя.

В голове зазвенел колокольчик, серебряный, чистый.

Начинается.

Пальцы будто иголочками протыкают, но совсем не больно, щекотно. Пар, окружавший его, покраснел, стал малиновым, в клубах проступили лица, морды…

Первая ступенька. Мороки.

Одна из морд выступила вперед, посмотрела внимательно на него. Шушунок. Он – морок общий, встречали его и в других местах, даже, говорят, старшие видели, хотя они мало чего видеть могут.

В глазах Шушунка блеснул огонек, блеснул и погас. Ушел медведик.

За ним пропали и другие.

Туман рассеялся.

Он начал – видеть…

2

Ларионов перечитал шифрограмму в третий раз. Немыслимо. Обеспечить к очередной отправке партию русина в количестве одиннадцати фунтов сорока семи и трех четвертей золотника. Особенно бесили идиотские «три четверти». Вот-де как точно мы спланировали, высоко сидим, далеко глядим, ни крошечки не упустим.

Две недели сроку – собрать эти фунты и золотники. Да где же их собрать? По всем сусекам скреби не скреби, а больше восьми фунтов не наскрести. Семь фунтов плановых и один чрезвычайный, что берегся на такой вот случай. Откуда же еще взять три с лишком?

Он, конечно, соберет совещание. Требовать, грозить, объявить декаду ударного труда, обещать за перевыполнение плана всякие блага. А какие – всякие? Лучших из лучших перевести в вольнопоселенцы? А что обещать вольным? Медали, ордена? Обещать можно и нужно, но только обещания в русин никак не переходят. Такая вот диалектика.

Столица будет действовать как обычно. Жать и давить, давить и жать. Но тут даже не математика – арифметика. Аффинажный цех дает двенадцать золотников русина в сутки. Второй цех никак не откроется, да и откроется – толку чуть: где для него взять руды? Решение о расширении добычи русина принято на самом верху, указ подписан императором, вот только месторождение о том не знает, новых жил не показывает. Можно и тысячу, и десять тысяч человек под землю послать, никакой уверенности, что будет отдача, нет. И ведь пошлют, непременно пошлют, но раньше будущего лета не получится. До будущего лета дожить нужно. А фунты нужны сейчас. Сверхсрочно.

На жилу кричать бесполезно, да и уговаривать тоже не больно удается. Остается надеяться на чудо.

Чудо зовется гнездом. Скоплением русиновых самородков. Основатель рудника, Всеволод Николаев, разом добыв семь с половиной фунтов, получил прозвище Всеволод Большое Гнездо, монаршую благодарность и графский титул в придачу.

Елене очень хочется вернуться в Петербург графиней Ларионовой. А ему – просто вернуться в Петербург. Чья мечта смелее?

Ларионов обошел показной стол, разглядывая макет рудника. Рудник с высоты птичьего полета. Но редко летают здесь птицы. Очень редко. Сюда только за смертью птицам прилетать.

– Виктор Иванович, доктор Хизирин пришел, – доложила Софочка.

Он ей так и наказал: придет – доложить сразу, не выдерживать Хизирина в приемной ни минуты лишней, нет ее, лишней минуты. Но сейчас пожалел: пусть бы подождал лекарь часок-другой, глядишь, и легче бы стало.

Да вряд ли. Не станет.

– Проси, – сказал он, усаживаясь за рабочий стол.

Хизирин, видно, робел. Лицо бледное, глаза бегают, пальцы сжаты в кулачки, чтобы не видели, как дрожат.

– Проходите, проходите. – Ларионов даже не сделал вида, что привстает. – Я вас вызвал по поводу июльского доклада. Вашего июльского доклада.

– Да-да, – нервно ответил Хизирин, если бессмысленное «да-да» можно считать ответом.

– Значит, вы предлагаете сделать упор на детях?

– На рудовидцах, – поправил доктор.

– Есть разница?

– Практически нет, – признал доктор. – Впрочем, если расходовать ресурс экономно, дети, по крайней мере их часть, станут взрослыми, и тогда на руднике будут полноценные, совершеннолетние рудознатцы.

– Но почему дети способны чувствовать руду, а взрослые нет?

– Взрослые в рудник попадают уже взрослыми. Навыки же рудовидения развиваются до десяти, много – до четырнадцати лет. Один рудовидец стоит дюжины рудокопов. А если использовать его возможности по максимуму, то и дюжины дюжин.

– Почему же не используем? – спросил как бы невзначай Ларионов.

– Интенсивность рудовидения напрямую зависит от дозы облучения. На максимуме рудовидец протянет от силы две недели, после чего заболеет, и заболеет невозвратно. Поэтому и нужен постоянный приток молодняка – детей лет семи-восьми. Без родителей, от них, родителей, лишние хлопоты. Тогда удастся с уже существующих разработок получить русина вдвое, если не втрое. Без капитальных затрат.

Ларионов слушал внимательно, хотя ничего нового Хизирин не говорил. Но прежде это была теория, причем теория, никем не одобренная. Сегодня же…

– Вот вы, доктор Хизирин, беретесь на практике доказать, что ваш проект – не уловка, направленная на отвлечение ресурсов Российской империи, а, напротив, идея, ведущая к приумножению добычи важнейшего стратегического материала? – сказал он нарочито официально.

– Мне нужны полномочия, – ответил доктор.

– Будут вам полномочия.

– И… Ведь неизбежен, просто обязателен расход материала.

– В этом-то ведь и суть вашего предложения: жизнь в обмен на русин? – Ларионов решил обойтись без околичностей.

– В этом в некотором роде суть и любого горнодобывающего промысла, – расхрабрившись, ответил доктор. – Только мое предложение гарантирует, что ресурс, или, если вам угодно, жизнь, детская жизнь, будет потрачен не зря, а обернется золотниками, нет, дюжинами золотников, а при особых условиях – фунтами добычи.

– Чем – гарантирует?

– Что?

– Вы сказали, что ваше предложение гарантирует. Так вот я спрашиваю, чем, собственно, оно гарантирует.

– Мой опыт, мои исследования, наконец моя жизнь – вот гарантия.

Жизнь Хизирина Ларионов не ставил ни во что. Но вот опыт, исследования… Что есть, то есть. Ведь и попал сюда из столичного университета Хизирин именно за исследования. Сколько тогда нашли скелетов в подвале лаборатории – девять, десять? Другого бы четвертовали на площади, а Хизирину сошло с рук. А что он здесь, так ведь и Ларионов здесь, при этом его, Ларионова, руки чисты совершенно, да и формуляр безупречен.

– Пусть так, – согласился вдруг Ларионов. Это для Хизирина вдруг, для себя же Ларионов согласился, как только ознакомился с шифрограммой. – Поручаю рудовидцев вашему попечительству с этой минуты. Мне… Нам нужно за две недели добыть не менее четырех фунтов русина. Лучше самородного. Результат оправдает любую цену. Но если результата не будет…

– Будет, – обыденно, как равному, ответил Хизирин. – Приказ, полагаю, уже готов?

– Возьмете у секретаря, – ответил Ларионов, давая знать, что дальнейшее пребывание доктора здесь