Таргитай-2. Освобождение - Юрий Никитин

жалость, Торван рванулся было к одному такому дереву, спасти, освободить – это как раз была молодая женщина, но тут же навстречу дернулись ветви, он разглядел на них множество острых колючек. Выхватил меч, стал прорубаться к стволу, не понимая, как сможет расколдовать ее, увести, но ветви с колючками возникают вновь, мелькают со всех сторон, больно царапают лицо и шею, уши, норовят попасть по глазам.

Наконец, Торван освободился. Он понял, что все еще на расстоянии, словно ветви дерева просто отшвырнули его в сторону, не сумев убить или же пощадив. Шагнув к дереву снова, Торван понял, что стоит на месте, хотя кажется, будто сделал с десяток шагов. Он поднял глаза, увидел изможденное лицо женщины, следы засохших слез на щеках. Она встретилась с ним взглядом, и Торван узрел в ее глазах муку, страдания, которые не передать словами…

– Прости! – вырвалось у него горько. – Я бессилен…

У женщины беззвучно потекли слезы, но взгляд не дрогнул.

Он услышал зовущий его голос матери и решительно направился вперед. Туда, где впереди мелькает ее светящаяся, вселяющая надежду фигура. Надежду, что выберется и снова окажется под синим небом и ярким теплым солнцем, подставит лицо ветру, позволит дождям пролиться, дабы смыть с него пыль и грязь этого страшного и угрюмого Подземного мира, где нет места ни радости, ни надежде, все серое и черное, и от всего веет страданием и тоской.

Только сейчас Торван обратил внимание, что дышит с трудом – воздух тяжелый, сухой, легкие плохо раздуваются, почти не принимают его в себя, приходится ловить ртом, дышать часто.

Он увидел, как впереди к матери с трех сторон подлетели странные существа, отдаленно напоминающие не то громадных птиц, не то просто куски ожившей материи с человеческими лицами. Они принялись кружиться вокруг нее, но Лада повела дланями, брызнул яркий свет, и Стражи унеслись прочь.

Промчались мимо него, на миг задержавшись, словно обнюхивая, точно сторожевые псы. Торван ощутил от них запах праха, забвения, черной пустоты, которая питается светом, человеческой радостью и самой жизнью. От них послышался шелест, словно ползут змеи, приближаясь, высовывая и пряча тонкие языки меж острых, полных яда зубов. Стражи помчались дальше, рассекая тяжелый воздух, словно Торвана велено не трогать, не причинять вреда.

Пройдя еще немного вперед вслед за светящимся силуэтом матери, Торван услышал рычание. Оглядевшись, сперва ничего не разглядел в мутном полутемном воздухе. Однако потом заметил одну пару светящихся глаз, вторую и чуть дальше – третью. Сквозь полумрак проступил силуэт огромного трехголового пса. Лежит поперек дороги, преграждая путь. Зверь лениво открыл глаза, зарычал. Торван увидел, как на каждой из голов торчком поднялись уши, тяжелая туша было приподнялась, но потом вновь опустилась. Блеснули огромные зубы, что легко перекусят человека, как мышь. Цербер лениво приподнял огромную лапу, Торван прошел под ней, далекий силуэт Лады поманил дальше.

Пройдя еще, поднимая сапогами едва заметную в полутемном воздухе пыль, Торван услышал тихий плеск волн. Река пересекает путь, и как ни поворачивай голову, ни начала, ни конца не видно. Вода светится изнутри алым, над поверхностью поднимаются клубы пара, словно там внизу тлеют угли размером с булыжники, и даже вода не может их погасить. Противоположный берег теряется не то в тумане, не то скрыт этим самым паром над водой, которого чем дальше от берега, тем его больше и он гуще. Вдалеке мелькнуло пятно света, Торван понял, что мать уже ждет на том берегу, каким-то образом перебравшись раньше него.

Он опустил пальцы в воду, но тут же отдернул, едва не обжегшись. Ему показалось будто что-то коснулось кончиков его пальцев под водой. Раздался плеск весел, к берегу медленно подплыла длинная широкая лодка. На ней стоит фигура в черном плаще, с длинным веслом в руках. Его нижний конец с гребной лопастью прячется в светящейся красным воде.

– Садись, – глухо позвал Перевозчик. Он глянул на Торвана, но тот узрел лишь темные очертания черепа с пустыми глазницами под капюшоном. Его края свободно лежат на плечах.

– Платить нечем, – сказал Торван, разведя с досадой руками.

– За тебя уже заплатили в один конец, – проговорил Харон. – Лезь, говорю. Не часто перевожу отсюда кого-то назад. Не люблю.

– Почему? – поинтересовался воин, залезая в лодку и чувствуя, как дно и стенки слегка покачиваются под ногами. Он опустился на лавку, лодку качнуло сильнее, и пальцы машинально схватились за борта.

– Тебе какое дело, – проворчал Харон. Но потом все же сказал: – Я уже целую вечность не могу подняться наверх даже на мгновение. Меня заточили сюда уже не помню, когда. Здесь перестаешь вести счет дням. Солнце черное, день не отличить от сумерек и ночи. Чего бы я не отдал, чтобы вернуться в мир живых хоть на один день! Побродить по зеленой траве, коснуться пальцами листьев, съесть сочное яблоко. Посмотреть сквозь пальцы на слепящее солнце. Ощутить на лице свежий ветер, а не тот затхлый, что дует здесь…

– За что тебя заточили? – спросил Торван, ощутив сочувствие.

– Прогневил богов, – сказал Перевозчик с мрачной усмешкой. – Их кара страшна.

Потом он добавил:

– Мне никогда не попасть наверх. Потому ненавижу перевозить кого-то назад, к Выходу. Благо, такое бывает нечасто.

Дальше плыли в молчании. Тишину нарушал плеск весла. Торван задумчиво смотрел в воду рядом с бортом, и вдруг увидел там, прямо под поверхностью, лик. Всмотрелся – юная дева. Кожа бледная, но черты лица прекрасны, как и большие темные глаза. Она плывет рядом с лодкой – похоже уцепилась за борт, не сводит глаз с Торвана.

Чуть дальше еще лик – мужчина, старик. Бледный, лицо изъедено страшными пятнами. Из воды поднялась длинная костлявая рука с останками плоти, потянулась к Торвану.

Парень смотрит как зачарованный, сидит неподвижно. Костлявые пальцы уже над бортом, почти коснулись его ладони, как вдруг по ним сильно ударило веслом. Головы старика и девушки показались над водой, пальцы легли на борт лодки. Харон резко занес весло и ударил сперва старика, потом девушку. Оба медленно опустились и исчезли в воде, не отпуская взглядом Торвана.

– Чуют живых, – пояснил Харон, вновь начиная грести. – Хотят утащить к себе, напитаться жизненными силами. Когда везу оттуда сюда, то сидят смирно, не высовываются. А стоит повезти кого-то живого к выходу, тут же начинается. Это их пока еще мало, ты, видать, не проснулся до конца, от тебя еще не веет жизнью столь сильно. Остальные не почуяли, иначе здесь уже было бы минимум несколько сотен.

– Моя мать – богиня Лада, – сказал Торван, посмотрев на