Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

Тебя забыла спросить. А интересно, просто так вот интересно: куда отец нынче кладёт парадный свой венец, и жезл, и что там ещё подтверждает власть? Кого услышат эльфы? Кого услышат старшие Садов? Кого услышат делегации всех мастей, когда ярмарка наконец пойдёт на спад? Конечно, Саша навестит отца, даже если дедушка не захочет лишний раз её отпускать, – хоть в окно вылезет, хоть плющ попросит разрастись. Конечно, она постарается, чтоб он очнулся. Но если нет – что тогда? И как ей, в конце-то концов, противостоять властелину тьмы, если его сын поселился у неё же во дворце? Да ещё и мама…

Дедушка как-то очень шустро следовал за ней. Саша свернёт – и дедушка свернёт. На пробу юркнула было в тайный ход, но дедушка этой своей походкой вперевалочку только удрал куда-то вперёд, да и всё. Нет, не куда-то! Он тоже устремился в тронный зал! Да чтоб это всё размазало в лепёшку на главной площади в День середины лета!

И что кричать? «Остановите его»? Может, он любуется.

Саша подобрала юбки – если сейчас успеет, то станет одеваться, как Карина! – и устремилась бегом. Дедушка мелькал где-то впереди – как во сне, когда слышишь смех, но никого не видишь. Кажется, он даже подпрыгивал иногда, выделывал коленца… или ей мерещится?

Когда Саша влетела в тронный зал, дедушка уже лез на трон – на папин трон. Как его пропустила стража? Хотя его все пропускают, даже эльфы. А дедушка воспользовался маминой тайной скамеечкой для ног – что она здесь вообще делает неубранная? – и карабкался на сиденье. Как ребёнок на скамью.

– Стой! – закричала Саша через весь зал. – Стой! Ты на папиной земле!

Нужно было, конечно, кричать «на моей». Нужно – но не вышло.

– А я вот только посмотрю, – дедушка, кажется, даже какую-то песенку себе под нос мурлыкал, – я только посмотрю, только посмо… Эй, стража! А ну-ка выставите эту негодную девчонку из моего зала.

«Из моего зала»?! Но не с трона же его стаскивать! Она всё равно подбежала, раньше, чем подумала, и дёрнула дедушку за полу халата.

– Ай! – дедушка именно что верещал, именно это слово, и принялся отмахиваться от неё халатом же. – Ай! Ты что! Ты что!

– Но это не твой трон!

– А и не твой, а и не твой, а я первый успел! Ох, Саша, обижаешь старика… Эй, люди добрые!

Это безумие. Когда те же самые стражники, мимо которых ты сто и один раз ходила с мамой, в том числе с фруктами на голове – был и такой всплеск моды, – когда эти же самые люди под локотки уводят тебя из тронного зала, чтобы ты успокоилась. Как ребёнка.

Пойти к отцу? Написать матери? Что делать? Дедушка уже требовал к папиному трону свои финики.

Глава 22

– Ну долго мне тебя ещё тут ждать?

В маминой спальне, куда Саша пошла, чтобы лучше думалось, сидела Карина. Ну то есть как сидела – сидя подпрыгивала на краю маминой кровати. Прямо на белом стёганом покрывале! Прямо среди цветных бус и серёжек, которые так никто и не убрал!

– Упругие они у вас – умереть можно.

– Перестань прыгать на кровати моей матери!

– Так я же не ногами встала. А ты что, никогда не пробовала?

Вообще-то нет. Вообще-то в голову Саше не могло прийти так делать. Как это объяснить?

– Вы там такие все?

– Где – там?

– Откуда ты явилась.

– Я явилась! Вы все так говорите, будто я из лужи вылезла.

О, то есть Гюрза тоже удивлялся? Но вообще-то она права: это невежливо. Отец когда-то, в Сашины лет пять, когда ещё иногда любил поговорить, сказал, что истинное благородство можно найти в каждом.

– Тебя ведь что-то ко мне привело?

– Угу, ещё бы! Пойдём, у нас собрание в башне Скорби.

Как интересно! У кого это «у нас»?

– Я не уверена, что смогу выйти из дворца.

Наверняка Карина сейчас рассмеётся, тогда только и останется, что швырнуть в неё да вот хотя бы этим колокольчиком, но ведь и правда же: наружу выбраться непросто. Ах, Сашенька, ты переутомилась, ах, девочка, тебе надо отдохнуть. Дедушке верят все. Она не выдержит ещё одного препровождения куда бы то ни было.

А Карина вскочила:

– Так я за этим здесь и есть! Мы сперва думали, чтоб ты спустилась по плющу, но я, короче, её уговорила прийти прямо вот сюда.

– Кого?

– Да башню же! Она вообще-то мировая тётка. Здание. Не знаю, как это назвать. В общем, ты просто вылезешь из окна в другое окно, сечёшь? Ну, приземлишься уже в башне, как на лифте спустишься.

Кто и кого сечёт и что такое «лифт»?

– Но тут стекло.

– Гюрза сказал: если хорошо попросить, оно расступится. Ну, то есть если ты попросишь, я не умею… Ваш дворец меня это, игнорирует. Ну и не очень-то хотелось. Ты идёшь? Ой, погоди. У твоей матери не было сюрпризов тут на всякий случай?

Все, что были, мама наверняка ведь забрала с собой; а если какие-то и остались, Саша понятия не имела, где они хранятся. Как вообще отличить предмет-заклятие от обычного? Вот лично Саша полагала, что никак.

– Окно-окошечко, – вот хорошо, что лесенка в маминой спальне как раз была. Маленькая такая, библиотечная, в самый раз долезть. – Окошко, выпусти меня на волю, то есть на собрание.

– Ну эй, сгущайся, – зашипела Карина за её спиной, – мы договаривались или нет, ты что, сло́ва не держишь? Ты что мне хочешь сказать, Саша не скорбит? Давай, уже пора!

«Скорбит» из её уст прозвучало как название то ли болезни, то ли минерала. За окном простирались сад, и луг, и розы. Никакой башни.

– Сашенька, Сашенька, ты что тут спряталась?

От этого голоса – у самой-самой двери, хорошо, Саша уже привыкла закрывать хотя бы на пару замков, – они вздрогнули обе. Да-да, и Карина тоже!

– Вот же ж, опять этот дед! Да стой ты, не спускайся! Башенка, башенка, ну мы же всё решили с тобой!

Белая ленточка на самом могучем замке́ зашевелилась и принялась распутываться сама по себе.

– Саша, ау, не пугай дедушку!

– Пень несчастный, да что ж такое-то! Слушай, Саш, а подумай о печальном?

Папа в театре. Мама в объятиях этого… отца Гюрзы. Она, принцесса, в собственном дворце никто. Хоть бы одна живая душа что-то рассказала.

– Я никогда не увижу