Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

Приземлился на набережной, вмяв фонарь в асфальт, словно он ничто перед ним.

Арлстау взял на руки возлюбленную, и все трое поспешили к птице высокого полёта и, немедля, заняли свои места. Иллиан сел рядом с пилотом, а Арлстау был занят Анастасией и думал, что нарисовать, чтобы спасти её.

Осколок приближался к её сердцу и надо что-то делать, но Арлстау не находил ответа, не знал, как выглядит душа жизни и можно ли её нарисовать…

–Куда летим? – спросил у пилота Иллиан, но усатому дядьке не давали приказ что-то, кому-то рассказывать.

Вертолёт взлетел, взгляд художника пронзил иллюминаторы и прошёлся по всему городу, который превратился в руины. Город, просто, потух, его больше нет. Художник видел в нём лишь пустоту, а, значит, и город в художнике ничего не отыщет, ведь кисть, рисующая души, его не спасла. Не видел больше его души – ни света её, ни отблеска.

Не споёт здесь никто громких песен, ноги больше не пустятся в пляс. Мир широк был, теперь слишком тесен – никому этим не интересен, ведь сегодня зачем-то погас!

Ракета устроила хаос в обоих мирах, но принесла пустоту из мира Данучи. «Надеюсь, им повезло больше! Но не хочу узнать об этом, не хочу я больше лезть в его жизнь!» – рычал сам на себя Арлстау.

Покинули этот город в тот день, в который и хотели, но не так они этот день представляли…

Летели слишком быстро для вертолёта, направление – север. Уже через полчаса были на месте – берега Ледяного моря, и здесь другой закрытый город, принадлежащий Анастасии. По-своему красивый, по-своему чужой.

Вдоль берега разбросаны горсти людей, и все смотрят на прибывших, как на чужих, как на диковину, которую не хочется потрогать. «Для чего все они здесь?», – спросил себя Арлстау, но истина не коснулась его предположений…

Вертолёт коснулся земли, и все вышли!

Перед этим Иллиан схватил художника за плечо и сказал ему одну единственную фразу, которую тот запомнит навсегда!

–Ты наградил наш мир душой, сорвав короны с трёх королей!

Ничего на это не ответил!

Берег моря был прекрасен, и причал хорош собой – сотворён мастером, искренне любящим море – грубой, но тёплой рукой. Таких осталось мало, их всех убил прогресс.

Художник нёс Анастасию, которая успела потерять сознание, и жить ей оставалось несколько минут, а Иллиан плёлся позади с полотнами – лёгкой походкой, но с тяжёлыми мыслями. Жители города провожали их путь беспокойным взглядом, но глаза их что-то задумали. Все смотрели им в спину, весь мир дышал в затылок, и не у всех добрый взгляд, не у каждого приятное дыхание…

До лодки пару шагов, и раздался одиночный выстрел. Как гром, он пронёсся по небу, и Арлстау оглянулся.

Иллиан лежал на причале, поймал последнее дыхание, и глаза его стали на миг, как у авра, а затем потухли.

Отец художника был мёртв, его сердца дотронулась пуля. Он тот герой, что ничего не скажет на прощание.

Нахлынула тоска, и, хоть родной отец – тот, кто воспитал, но Иллиан успел занять своё место в сердце художника. Пусть и лгал почти в каждом слове, но честным был в главном…

Какой-то старик держал в руках красивую винтовку и, судя по всему, больше стрелять не собирался. Не улыбнулся, не усмехнулся содеянному, и взгляд его ничего не значил.

Художник аккуратно положил бездыханное тело Анастасии рядом с Иллианом и даже попрощался с ними, перед тем, как отвернуться.

Вынимая кисть и листок, понимал, что потерял всё, во всём оказался бессильным, и ничто ему не помогло.

Люди внимали в него и ждали своей участи. Когда окинул их своим жестоким взглядом, все, до единого пали на колени – не по воли художника, а по своей!

Пели молитву, и в ней славили девушку по имени Анастасия, и художник не знал: убить их или помиловать, достойны они жизни или нет, раз выстрелили в спину.

Арлстау взмахнул кистью, и в мыслях не добро и не зло, в мыслях был лишь туман, но за спиной умирающий голос возлюбленной:

–Не губи мой народ! Это я! Я им приказала убить его…

Часть 3

Новая жизнь…

Глава 10

Двое на орбите.

«Я не Господь, чтобы любить вас всех!», – думал художник, вспоминая павших на колени. – «Не могу на пороге встретить каждого! Кому-то не вспомню пожать руку, кому-то забуду при встрече «Привет.».».

«Вы все для меня равные! Но не в этом заключается любовь…» …

Ноги в бою – твоё всё, упадёшь – умрёшь. Но художнику не нужен бой, не нужна война – она уже началась, а он не видит ничего, и в голове какой-то шум.

Всё, что вокруг мешает соображать, не позволяет воображать ходы, что придётся выдумывать заново.

Потому что это новая жизнь, и старое придётся вычеркнуть!

Всё, что он хотел сделать для мира – уже не важно. Важно лишь то, что мир позволил сделать для себя…

Теперь не хочет принимать ни в чём участия. Кто бы не попросил, что бы не предложил, назовёт это «Мелочь»!

«Моя борьба, и я её веду, и ангел – победитель или демон, я сам сегодня, как-нибудь, решу. Я сам решу – вторым мне или первым.». Раз дрожь при виде первых, значит, вечно быть вторым, но никому так не хочется, и ему так не хочется, и каждый был готов его понять…

Обидно для художника не то, что он бежит от войны, будто трус, хотя одним взмахом кисти мог с нею покончить и стать единоличником. Обиден ему конец его девятого фрагмента.

Чем лучше считаешь, тем приятнее спишь!

Обида – самообман.

Попрощался с Иллианом взглядом, а не словом – не знал, что сказать этому, как он считал, великому человеку. Лишь потому что таких не встречал, потому так громко, пусть и про себя, но называл!

«Смерть не должна быть напрасной.», – возможно, скажет кто-то, но эти слова похожи на наивность. Смерть ничего не должна человеку. Какая жизнь, такое всё!

Лодка остановилась в открытом море, и художник решился нарисовать душу жизни. Не представлял, с чего начать и чем продолжить, фантазия не подсказывала, что из себя представляет её душа. Возможно, для каждого выглядит по-своему и похожа на собственную душу.

Провёл ладонью по холодной руке возлюбленной и ощутил тепло. Она ещё жива.

Достал листок и кисть, а на корму присел тот мальчик, который раздражает,