Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

— Дяденьки, отпустите Христа ради! — взвизгнул третий ещё пронзительнее, припомнив уроки деда Павла.

— Разберёмся! — проорал кто-то позади меня. — Водой святой их! А если не поможет, в церковь сведём. Пусть священники с ними разбираются.

— А может, не бесы они? — возразил женский голос. — Может, это Бог вчера забрал одного ребёнка, а сегодня двоих вернул? Может, чудо это?

— Разберёмся! — прокричал тот же голос, который во всём хотел разобраться.

— Водой святой их обрызгать для проверки! — проревело из толпы несколько голосов.

Я стоял, ни жив ни мёртв, накрепко удерживаемый хоккеистами, и лихорадочно соображал, что же делать, пока не вспомнил дедов инструктаж о милиции.

— Лучше нас в милицию сдайте, — наконец, выдавил из себя.

— Ага! Церкви боятся! — заревела толпа, и нас ещё крепче схватили за руки и за плечи.

— Братья мы, — взмолился Александр-третий. — Близнецы. Трое нас у мамки. И нас в милицию надо свести, а оттуда мы по домам.

После такого совета нас мигом подняли над землёй и с причитаниями потащили к больничному выходу, а я, глядя в небо, осознал, что теперь нам милиции точно не видать, и нервно захихикал.

— Мне про двойной возврат больше понравилось. Мы же чудо, граждане. Чудо нерукотворное! — заголосил я, что было мочи. — Нас мамке вместо одного в два раза больше вернули…

— Разберёмся, — заявила толпа и потащила нас дальше, задрав над разгорячёнными головами.

— Отпустите! Я не бес. Я мальчик! — кричал хоккеистам напарник. — Ма-альчик!

Но всё бесполезно. Народ уже шествовал чуть ли не стеной. Кто-то гнусавил невнятную песню, кто-то громко читал «Отче наш, иже еси…», а им вторили: «Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы!» Люди со всех сторон шумели, волновались и причитали, а я почему-то перестал себя контролировать и истерично хохотал, и хохот мой совсем не помогал нам выпутаться из передряги.

— Граждане и гражданки! Потребуем у капиталистов, чтобы в каждом доме у нас было по хоккеистке! Или, хотя бы, по хоккеисту, — орал я и дёргался от щекотавших со всех сторон рук. — Тогда мы все станем ядрёными! И объедимся колбасками варёными. Ха-ха-ха!..

— Эк, его корчит, а мы ещё водичкой не брызнули. Бес он и есть бес! — выкрикивали с разных сторон.

— Сделай хоть что-нибудь, — донёсся до меня перепуганный голос товарища по несчастью.

«Что я могу?» — спросил я у себя, и вдруг, почувствовал, что вешу легче обычного, а кулаки хоккеистов, до того упиравшиеся в бока, стали меньше толкаться и ударяться.

— Вырываются! — заревело со всех сторон с новой силой. — Держите бесов! Держите!

«Нас кто-то поднимает?» — заподозрил я неладное, и сердце заколотилось ещё сильнее.

Меня потащило вверх, и скоро последний повисший на одёжке мужичок, разжал пальцы, выпуская беса из рук. Осмотревшись вокруг, я увидел, что третий тоже медленно, но верно взмывал вверх неподалёку.

Толпа заметалась и заревела раненым зверем. Отдельные голоса разобрать было почти невозможно, а прислушиваться к ним я не решался или, скорее, боялся.

«Натворили мы дел в одиннадцатом мире», — только успел подумать, как сразу же услышал истеричный вопль Александра-третьего.

— Это ты сделал?! Ты? Или нас сейчас тоже об асфальт? — прокричал он, вытаращив глаза так, что я ещё больше ошалел и от его вопроса, а особенно от взгляда.

— Не знаю, — признался я. — Я никого не просил.

— Что же с нами будет? — взвизгнул Александр и замахал руками, как недоросль-цыплёнок, пытаясь хоть как-то ко мне приблизиться, и я сразу вспомнил, как запускал в небо цыплят, и чем эти запуски кончились.

А нас поднимало всё выше и выше. Ветер уже не просто расчёсывал волосы, а посвистывал в уши. Толпа внизу редела и расползалась в разные стороны, а потом, опомнившись, сбилась в единое целое и поползла обратно к больнице.

Нас уже подняло так высоко, что сначала между нами и больницей появилась бледная дымка, а потом и полноценное мутно-белое облако. Мы сразу же затряслись от пронизывавшего холода, а больше от охватившего ужаса.

До облаков я ни разу не поднимался ни в своих путешествиях, ни в фантазиях, не считая запусков в космос. Но тогда было ясно, кто и за что меня закинул, а в небе над больницей было ничего не известно, и от этой неизвестности становилось ещё страшнее.

— Попроси мир нас опустить, — чуть ли не умолял близнец, барахтаясь в воздухе. — Попроси, зараза!

«Вдруг Татисий занят, а я его отвлеку? Конечно, надеюсь, что это он пришёл на выручку, но вот это “об асфальт” меня останавливает», — рассуждал я и не обращал внимания на друга.

— Попроси! Что тебе стоит?

— А хуже не будет? — проорал я напарнику, глядевшему на меня одуревшими глазами.

— И пусть будет. Пусть меня сразу об асфальт. Уже не могу лететь и чего-то ждать. Пусть всё закончится. Попроси, а то я уже просил, но он меня не послушал.

«Попросить, что ли? Назову по имени и попрошу. А то облако не кончается. Один укроп, скоро замёрзнем насмерть», — поразмыслил я и, наконец, решил попросить о помощи.

— Уши заткни, — прокричал напарнику.

— Что?

— Уши закрой! — заорал я ещё громче и руками показал, что нужно сделать.

— На кой твои фокусы? — начал братец, но после показанного мною кукиша сразу заткнулся и закрыл уши руками, прибавив зажмуренные глаза в качестве извинений.

— Татисий! Если слышишь, опусти нас вниз, — завопил я, что было сил, и мигом заткнулся от оглушительной тишины, проглотившей нас посреди ледяного облака.

— Получилось? — услышал Александра у самого уха и понял, что не оглох, а мы с ним просто-напросто остановились и зависли где-то между небом и землёй.

— Не знаю, — ответил я, перепугавшись ещё больше. — Не знаю, брат, чем всё закончится, но хочу у тебя сразу попросить прощения-а-а…

Наше заоблачное зависание кончилось, и мы понеслись к земле, ускоряясь с каждой секундой. Крик, которым я заканчивал просьбу о прощении, перерос в вой. Вой тут же смешался с