Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

солнцем булыжника мостовой. Но на улице не жарко, потому что откуда-то из-за домов доносится такой знакомый и почти забытый ветерок с запахом моря. В Израиле на побережье таких запахов нет.

Навстречу мне несётся пролётка, в которой сидит джентльмен с усиками, подкрученными кверху, и с ним дама, прикрывающая лицо белым ажурным зонтиком. Отступаю в сторону, но пара в пролётке с удивлением разглядывает меня, пока не сворачивает за угол.

Чем это я так привлёк их внимание? И вдруг понимаю — всё теми же брюками, которые я надел взамен шортов, и курткой охранника с эмблемами на рукаве и большой надписью на иврите на спине.

Замечаю на углу лавочку сапожника и подхожу. Уж, эти-то ребята всё видят и всё подмечают.

— Скажите, уважаемый, как я могу добраться до санатория «Белый цветок»?

На меня смотрит старик с редкой желтоватой бородой, и его взгляд долог и глубок, как будто он разбирает меня по косточкам на предмет выяснения, что я человек и стоит ли со мной делиться такой ценной информацией.

— Ой-вей, молодой человек, — наконец, отвечает он сочным молодым голосом, — что вам понадобилось в санатории в такое страшное время? Вам есть, что лечить сегодня? Я бы посоветовал вам спрятаться подальше со своими болячками, а то не ровен час придут какие-нибудь казаки или красноармейцы…

— А вы почему не прячетесь? — улыбаюсь ему в ответ.

— Мне уже ничего не страшно. Хуже смерти со мной ничего не случится.

— Так вы мне подскажете, где санаторий?

— Тут совсем недалеко, но это на извозчике, а пешком…

— Ничего, пройдусь пешком.

Старик печально смотрит на меня и качает своей желтоватой бородой:

— Чувствую, вас тоже ограбили, и у вас не осталось даже на извозчика…

Долго и с многочисленными подробностями и отступлениями он объясняет, как добраться до санатория «Белый цветок», притом так, чтобы не проходить по улицам, где часто встречаются погромщики и прочие буяны. Напоследок напутствует меня:

— И ещё, молодой человек, сторонитесь красноармейцев, которые сейчас захватили власть в городе. Они ещё хуже поляков, которые были до них. Поляков тут никто не любил, а у этих полно сторонников среди нашего, прости господи, пролетариата…

Александр Абрамович Кипен оказался невысоким худощавым человеком с большими, как у моржа, усами под носом. Ни от кого он в санатории не прятался, а наоборот сидел за столиком на открытой веранде с блокнотом в руках, и на столике перед ним стоял стакан чая в толстом серебристом подстаканнике.

— Кто вам обо мне рассказал? И как вы меня тут разыскали? — спрашивает он, едва я представился и сообщил, что разыскиваю людей по фамилии Вайс.

— Бунии Иван Алексеевич, — торжественно выдаю я, прикинув, что хвастаться знакомством с великим писателем, по крайней мере, выглядит откровенным нахальством. Выдал бы я такое в наше время…

— Иван Алексеевич? — переспрашивает Кипен. — Вы с ним виделись? Как он и где сейчас? Надеюсь, с ним всё хорошо?

— Он мне советовал пообщаться с вами, — пробую перевести разговор в более безопасное русло.

Кипен неторопливо отпивает чаю и смотрит на меня мудрыми печальными глазами:

— Вы, я чувствую, прибыли сюда издалека и даже не понимаете того ужаса, который охватил местное население. Я говорю не только о евреях — обо всех. Когда власти начинают меняться, как кадры в синема, и каждое утро просыпаешься с единственным вопросом «кто сегодня хозяйничает в городе?», сами понимаете, какое настроение у людей…

Он грустно задумывается, глядя мимо меня на кусты сирени, плотным кольцом окружившие веранду, потом вздрагивает:

— Да, что касается ваших приятелей Вайсов, то ничего хорошего сказать вам не могу. Вы же знаете, что они были очень состоятельными людьми. Ведь знаете? — Он внимательно смотрит на меня, и я неуверенно киваю в ответ. — Так вот. Их ювелирную мастерскую и магазин постоянно грабили. Как меняется власть, сразу же к ним являются и требуют выложить всё, что у них есть. Конечно, они всегда чем-то делились. Иначе просто убьют. В конце концов, старый Нахим, которому всё принадлежало, решил спрятать оставшееся до лучших времён и сообщил об этом старшему сыну Иосифу. Младший же его сын — непутёвый Марк — ещё несколько лет назад исчез, а пару дней назад объявился вместе со своими друзьями красноармейцами. Оказывается, он занимает уже какой-то высокий пост в их Первой конной армии. Хорошо, что старик об этом так и не узнал, потому что скоропостижно умер за три дня до его появления. Марк же прекрасно понимал, что их семейное богатство не могло исчезнуть бесследно, а значит, Иосиф должен знать, куда оно спрятано…

Я слушал его рассказ, как занимательное приключенческое повествование. Да оно таким и было, тем более звучало из уст писателя, который владел литературным словом и мог профессионально выстраивать сюжет.

— Но Иосиф отказался делиться семейными драгоценностями с братом, справедливо полагая, что тогда их ювелирное дело никогда уже не восстановить. Не знаю, как происходил разговор между братьями, но результат его очень печальный. Марк всё-таки получил всё, что у них было, а Иосиф полуживым попал в больницу. Сейчас отлёживается у родственников. Хотите, дам адрес, навестите беднягу…

С клочком бумажки в руках я распрощался с Кипеном и ушёл восвояси. Потихоньку всё начинало становиться на свои места. Марк Вайс, нынешний командир из Первой конной, прибрал у рукам семейные ценности и оставил брата ни с чем, хотя покойный отец завещал именно старшему все их накопления. Насколько я помню и в 1920 году Первая конная армия привольно разгуливала по Украине, оставляя после себя кровь и разруху. Впрочем, тут она мало чем отличалась от всевозможных вольниц — анархистов, зелёных, махновцев и прочих банд помельче.

Нужно по возвращению проверить две вещи: чьим наследником оказывался наш Юрий Вайс — Иосифа или Марка, и была ли Конармия в июне 1920 года в Житомире. А ведь именно там мне и предстоит разыскивать Юрия.

Бумажку с адресом избитого Иосифа я выбросил в ближайшую урну, потому что помнил наказ Шауля ничего не привозить с собой из прошлого, и последний раз посмотрел на прекрасную, но такую печальную сегодня Одессу…

6

На сей раз моё возвращение в своё бренное тело прошло куда тяжелее, чем прежде. Видно, в словах Шауля была какая-то правда. Неспроста были его опасения. Голова просто раскалывалась от боли. Тело было тяжёлым и неповоротливым, а руки отказывались слушаться. Видимо, меня где-то в Одессе продуло, и нос хлюпал, но вытереть его не было сил.

Некоторое время лежу неподвижно в своём