Из Америки с любовью - Андрей Уланов

Настроение у меня было премерзопакостное. А как еще может себя чувствовать женщина, чья карьера погублена навеки, а доброе имя будет вываляно в грязи надежнее, чем если бы она переспала со всеми постояльцами Алькатраса? Еще попомнит мне сенатор Аттенборо эту беседу. До русских ему не дотянуться, ну так сорвет зло на том, кто поближе. Чтоб неповадно. В том, что дело обстоит именно так, я не сомневалась, и намекни мне кто в тот момент, что я неадекватно оцениваю ситуацию, – обиделась бы страшно. Растерзала бы попросту.

Щербаков решительно отклонил все мои попытки двинуться в отель (там я планировала оставить своих русских на милость портье и отправиться сначала на исповедь, а потом, с чистой совестью, повторять алкогольные подвиги Заброцкого; ну и черт с ней, с печенью!). Мы поехали в тот самый «Мэйфлауэр», где обедали в понедельник. Как объяснил немногословный агент охранки, «там очень тихо».

Тихо – это правда. Просто могильная стояла тишина. Еще бы, середина дня перед уикендом. Правда, на сервисе это, слава богу, не отражалось – сколько в прошлый раз ждали, столько и в этот, не дольше.

– Так и ждешь, что сейчас выйдет из дальней двери толстый негр во фраке, сядет за рояль и изобразит что-нибудь тихое и джазовое, – пробормотал Анджей.

– Лучше, если это будет негр с саксофоном, – горько выдавила я. – Выйдет и сыграет блюз.

– А что такое «блюз»? – тут же поинтересовался Заброцкий.

– Блюз – это когда хорошему человеку плохо, – объяснила я. – Мне сейчас очень плохо.

– Почему? – не понял Анджей.

– Я предвкушаю завершение своей беспорочной службы, – ответила я. Передо мной стоял бокал вина – красного, такого темного, что цвет его просто не воспринимался, с непроизносимым французским названием, которое Щербаков выговорил, не споткнувшись. Но я бы с удовольствием обменяла этот напиток богов на нечто менее культурное, но быстрее вводящее в забытье.

– Почему?

Я объяснила.

– Ой, – суммировал мой рассказ Заброцкий.

– Три раза «ой», – парировала я.

– Выходит, Кейт, мы вас сильно подставили, – проговорил Щербаков раздумчиво. – Прощения просить не стану. Но мы постараемся, чтобы все оказалось не так мрачно.

– И что вы намерены делать? – собрав остатки желчи, процедила я. – Пригрозите сенатору поставить его в угол?

– Кстати, Кейт, я не совсем понял, – Щербаков потер переносицу. – Мистер Аттенборо действительно обладает властью выслать нас из страны? Или это было...

– Сам сенатор, конечно, не обладает, – ответила я, машинально впадая в режим «учительницы». – Он вообще не обладает исполнительной властью. Но он – законодатель от своего штата. От его поддержки может зависеть, пройдет тот или иной федеральный закон. Голосуя, как ему выгодно, он может заручиться поддержкой очень влиятельных лиц, которые обладают реальной властью.

– Иными словами, он покупает власть за совесть? – уточнил Заброцкий.

– Почему? – удивилась я.

– Ну, если я не путаю, парламентариям положено голосовать по своим убеждениям, – неуверенно проговорил Анджей.

– Есть и такие, но их очень мало, – ответила я устало. – Кроме того, страна у нас большая. Всегда можно найти кого-то, кто готов заплатить, чтобы ты голосовал так, как и без него собирался.

– Потрясающе, – усмехнулся Щербаков. – Но мы отвлеклись. Значит, мистер Аттенборо, – он упорно отказывался именовать сенатора по должности, как, впрочем, и меня, – может нас выслать. Так что действовать надо быстро.

– О нет! – простонала я. – Что вы еще задумали?! Имейте в виду – я против! Все, что бы вы ни делали, каким-то образом кончается плохо!

– Не сказал бы, – ответил Щербаков. – Но речь даже не о том. Видите ли, всем уже понятно, кто убийца.

– Что?! – воскликнул Анджей в то же время, как я фыркнула:

– Меня не присчитывайте!

Щербаков обвел нас изумленным взглядом.

– Неужели вы не догадались? «Стадлер», конечно. Все сходится. Убийца-одиночка, явно скорее преступник, чем тайный агент. Уже одно то, что мы так легко его вычислили. Это не стиль работы, который я бы приписал Комитету. Потом, этот набор химиков-исследователей – спасибо доктору Дженнингсу! На мой неискушенный взгляд, дело было так. Норман сделал какое-то открытие в области химических технологий. Судя по закупленным материалам, это метод связывания азота при низких давлениях. Договорился со «Стадлер кемиклз» – тайно, разумеется, чтобы не делиться ни славой, ни деньгами с жадным британским правительством. По его наводке одного потенциального конкурента устранили бескровно, а второго – попросту убрали. Теперь ученых, способных повторить его открытие в ближайшее время, не осталось. «Стадлер» выходит на рынок и снимает сливки на протяжении нескольких лет. «Дюпон» идет по миру, фонд Нобеля перестает раздавать премии. Очень простой сценарий.