Благородство духа. Утраченный идеал - Роб Римен

Благородство духа

Утраченный идеал

От переводчика

Прежде всего о заглавии книги. На английском языке книга Роба Римена вышла под заглавием Nobility of Spirit, что является точным переводом нидерландского Adel van de geest. Русское благородство в заглавии книги — лишь второе значение слов Adel, Nobility. Первое значение — аристократия. Оригинальное заглавие книги говорит об аристократии духа, то есть о людях, достойное поведение которых определяется не происхождением знатных предков, а благородством духовным, стоящей за ними многовековой духовной традицией. Последнее неотделимо от человеческого достоинства, присущего свободному человеку, который превыше всего почитает стремление к истине.

Люди, о которых говорит эта книга, — свидетели разных исторических эпох. Перед нами проходят Сократ, Спиноза, Эразм, люди нашего времени. Их жизненные перипетии различны. Но сохранение человеческого достоинства при любых обстоятельствах было для них дороже жизни. Драматичность переживаемого нами момента определяется нарастающей демократизацией, охватившей весь земной шар. Демократизацией, искореняющей само понятие аристократичности, в чем бы она ни проявлялась. Демократизацией, потворствующей вкусам большинства и формирующей власть, разделяющую эти вкусы. И это уже совсем не та юная демократия, которую пел старый Уолт Уитмен. Эту книгу можно считать неординарным документом эпохи, с ее самодовольством, пустозвонством, фальшивым пафосом, с ее мелочностью и духовным бесстыдством, как важную попытку указать направление выхода из нравственного и культурного кризиса.

Выдающиеся умы нашего времени стояли перед дилеммой: как сочетать свободу для всех — с сохранением элитарного, лучшего. Томас Манн, после долгих раздумий, делает выбор в пользу демократии, в пользу свободы, считая, что именно демократия создает наилучшие условия для провозглашения истины. Но честность по отношению к истине несовместима с политизированным поведением, которое свойственно столь многим интеллектуалам, освободившимся от моральной брезгливости.

Караян и Фуртвенглер процветали в годы нацизма. К новейшей российской истории обращен страстный памфлет Аркадия Белинкова «Сдача и гибель советского интеллигента». Наум приходят и некоторые нынешние имена людей, сервилизм которых, порой неожиданный, вызывает чувство недоумения и протеста.

Немало горьких страниц книги отведено «предательству интеллектуалов», «стражей культуры», которые, при всех своих достоинствах, увы, так часто лишены именно благородства духа. Утраченным идеалом называет автор это высокое свойство человеческой личности. Но как может существовать такой идеал, когда жизнь все более настоятельно требует всеобщего равенства — равенства сословий, равенства культур, равенства религий. Единственной гарантией сохранения спокойствия в глобализированном мире со все более расшатывающимися границами поневоле становится политкорректность. И вот сам автор ставит антиисламизм на одну доску с антиамериканизмом и антииудаизмом, как бы не замечая того, насколько разную роль играют в нынешнем мире эти три «изма» без приставки «анти».

Политкорректность размывает границы между собственно культурой, которая элитарна по определению, — и массовой культурой, искореняющей всякую элитарность, рассчитанной на усредненного потребителя. Книга Римена обращена к массовому читателю и сочетает стилистические приемы, свойственные разным литературным жанрам. Мы находим здесь живой диалог, фрагменты дневниковых записей, лирические отступления, теоретические рассуждения, но также и вымышленные автором монологи исторических лиц, явно отвечающие повышенному читательскому интересу к мемуарной литературе. Подобные монологи драматизируют повествование, но опасны тем, что могут соблазнять автора модернизировать действительные события прошлого, а также политизировать их (в угоду все той же политкорректности), как, например, в монологе католического священника-фашиста, говорящего о вероятной будущей экспансии еще не существующего еврейского государства.

В стремлении быть близким «общезападному» читателю автор ограничивается наиболее известными авторитетными именами. Неизбежно, что многие замечательные личности, принадлежавшие к подлинной аристократии духа, остались вне этой книги. Нельзя, однако, не сожалеть, что мы не находим здесь имени Йохана Хейзинги, выдающегося соотечественника автора, ярчайшего образчика благородства духа в самый мрачный период нашей истории.

Книга Римена, с ее страстной защитой благородства духа, свободомыслия, человеческого достоинства, получила сочувственные отклики во всем мире. Для нынешнего русского читателя она никак не менее актуальна, чем для читателя западного.

Римен много говорит об искусстве, о призвании, о месте художника, и прежде всего писателя, в обществе. Для русского читателя этот вопрос приобретает особое значение в связи с литературоцентричностью русской культуры, и особенно важной ролью в ней поэзии. В силу самой природы языка русская поэзия как никакая другая продолжает сохранять традиционные формы. Живые традиции способны возродить утраченные идеалы. Говоря о русской поэзии, уже наш выдающийся соотечественник заметил: «Форма, традиционная форма понимается нами как воплощение человеческого достоинства» (Иосиф Бродский). Пожалуй, наиболее афористическое определение благородства духа.

                                          Дмитрий Сильвестров

Благородство духа. Утраченный идеал

Освещающим мою жизнь КИРСТЕН, ЛИЗЕТТЕ, МАРГРИТ посвящается эта книга

Кто хочет понять, на самом деле понять что к чему в этом мире, должен по меньшей мере один раз умереть. И поскольку таков закон, лучше всего умереть молодым, потому что тогда у тебя еще много времени, чтобы возродиться вновь…

Джорджо Бассани.

Сады Финци-Контини

Прелюдия

Обед в Ривер-кафе

Who are you indeed who would talk and sing to America?

Walt Whitman. Leaves of Grass

Кто же ты, кто станет говорить и петь Америке?

Уолт Уитмен. Листья травы

I

Важнейшие события своей жизни устраиваешь не ты, они сами происходят с тобою. Неожиданно наступает день, когда в твою жизнь приходит дружба или любовь; неожиданно наступает час, который отнимает жизнь близкого человека; неожиданно случается событие, изменяющее наше существование. И в такие моменты человеческая душа — в сознании своей власти судить о том, что важно и что не важно, что навсегда останется с нами, а о чем можно забыть, — словно бы взывает ко всем нашим чувствам и велит памяти сохранить всё до мельчайших подробностей, для того чтобы она, душа, могла вобрать это внутрь. Наш мозг хорош для конкретных данных и фактов, которые, будучи оставлены без употребления, уходят в забвение. Но то, что спрятано в нашем сердце, не забывается никогда. Просто, но как впечатляюще показано это в классическом голливудском фильме When Harry met Sally [Когда Гарри увидел Салли]: пожилую супружескую чету спрашивают, когда они встретили друг друга впервые, и они с поразительной точностью помнят детали того, что произошло пятьдесят, шестьдесят лет назад. Многое они уже позабыли, но не это, не встречу, которая запечатлелась в их сердце.

II

У меня вовсе не