Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

Предисловие

В «застойные» годы было такое «воспоминание о будущем». Где-то в XXII столетии на уроке истории школьник спрашивает Марь Иванну: «Кто такой Брежнев?» Раскрыв энциклопедию, учительница читает: «Брежнев Л.И. – мелкий политический деятель, живший в эпоху Сахарова – Солженицына».

История безжалостно «отфильтровывает» проходные фигуры и пешки. Кто такой Григорий Романов – об этом через столетие будут знать лишь узкие специалисты. Сначала придётся долго объяснять, что был такой пост: первый секретарь Ленинградского обкома КПСС. И что означает «обком», и что такое «КПСС». И что «персек» – не из династии Романовых, и не Гришка Отрепьев, – Григорий жил в эпоху митрополита Никодима.И что в июле 1985 г. Г. Романов, претендовавший на пост «генсека», был выброшен из Политбюро.

Про патриарха Никона (XVII в.) слышали все. А кто «навскидку» назовёт имена его современников-опричников? Имя митрополита Никодима (1929–1978) на века вписано в историю Русской православной Церкви. Доктор богословия, председатель Отдела внешних церковных сношений. Патриарший Экзарх Западной Европы, президент Христианской мирной конференции, президент Всемирного совета церквей – это лишь основные его титулы, должности и звания.

К 20-летию со времени кончины святителя увидела свет книга «Человек Церкви. Памяти митрополита Никодима» (М., 1998). А через четверть века после его смерти в ряде городов СНГ и в дальнем зарубежье прошли конференции, посвящённые памяти владыки. В октябре 2004 г. ему исполнилось бы 75 лет.

Почему появились эти «затеси»? Бежит время, из памяти уходит многое; «иных уж нет, а тех долечат». Автор понимает уязвимость своего положения, – ведь многие из здравствующих клириков, облечённых высоким саном, знали владыку гораздо лучше и общались с ним теснее и доверительнее. И, казалось бы; им и перо в руки! Но налицо замкнутый круг: чем выше сан и должность, тем меньше свободного времени. Ведь личные воспоминания – это не доклад, составление которого можно поручить референту-спичрайтеру. Как говорят в армии, «тут вам не институт, здесь головой работать надо!». А если «голова» (украинск. – председатель) привыкла только править готовый текст и ставить под ним свою подпись?

Вот и предлагается серия отрывков из воспоминаний о «человеке Церкви». Предвижу упрёки в наличии неточностей, – ведь не случайно есть парадоксальное выражение: «врёт, как очевидец». Кто-то может воскликнуть: «Владыка такого не мог сказать!» В ответ на эти возражения можно привести эпизод, имевший место в 1920-х годах. Тогда в советской России устраивались диспуты на разные темы; особенно любил в них участвовать нарком просвещения А.В. Луначарский. Однажды, в ходе спора, он сослался на какие-то слова Ленина (не к ночи он будет помянут). И тут же с места вскочила социально озабоченная дамочка-марксистка и истерично закричала: «Ленин этого не говорил!». Нарком спокойно парировал: «Вам, уважаемая, не говорил, а мне – говорил».

… Когда-то византийский летописец Прокопий Кесарийский составлял два варианта царствования императора Юстинина; официальной и «Тайной истории» – «как всё было на самом деле». Важно, чтобы такие факты не были преданы забвению, – иначе историю легко можно свести к «Краткому курсу» сами знаем чего…

В своё время шеф жандармов и начальник политической полиции при императоре Николае I граф Александр Христофорович Бенкендорф дал такую «установку»: «Прошедшее России было удивительно, её настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое смелое воображение. Вот точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана».

Культурное развитие России последнего двадцатилетия было достаточно планомерно подготовлено в предыдущую эпоху – в период 1960–1980-х годов. Какая-то преемственность между русской и советской (а, следовательно, и с постсоветской «российской») культурой существовала всегда. Но в области исторической науки, религиозной мысли и философии традиция была разрушена до основания. Между 1917-м и 1985-м зияет чудовищный провал. Речь шла не просто о запрете на гуманитарное знание. Преступлением считалось не написание, а одно ЧТЕНИЕ книг русских историков и философов. Книгу прочёл – в тюрьму. Отсидел, вышел, прочёл – в тюрьму. «Романтика» [1] .

В 1923 г. Надежда Крупская (в народе – «Крупа»), «сидевшая на культурке», запретила для чтения религиозную литературу: в библиотеках отдел религии «должен содержать только антирелигиозные книги». Во все библиотеки – от «Облпублбиб’а» (Областная публичная библиотека) до избы-читальни был спущен «Указатель об изъятии антихудожественной и контрреволюционной литературы из библиотек, обслуживающих массового читателя» (1923 г.).

А куда девать изъятое? – Ликвидировать путём утилизации. Сдавать в утильсырье нежелательно: кто-то из несознательных может извлечь бесценные тома из груды макулатуры и спасти их от уничтожения. Извечный вопрос: «Что делать?». А вот что: сжигать в печке здесь же, в библиотеке, но в присутствии особой комиссии, по акту. (В 1933 г. немецкие штурмовики не додумались до духовной газовой камеры и сжигали «антихудожественную и контрреволюционную литературу» на площадях.)

Изъятие «контрреволюционной литературы» продолжалось на протяжении десятилетий. Изгнали Троцкого, «шлёпнули» Бухарина, Зиновьева и К° – очередная ревизия в библиотечных фондах. «Подрался» Сталин с Гитлером – и срочно изымаются подшивки «Правды» за 1939–1940 гг.

… Очередная чистка фондов, направлявшаяся из методического центра, шла в начале 1970-х годов. Проверялись и изымались (в основном под предлогом ветхости) книги, изданные до 1964 г. То есть – непроизносимыми официально словами – изданные при Хрущёве, когда (как известно стало при Брежневе) навыпускали в свет чего надо-не-надо, генералы не стеснялись писать, как их пытали на Лубянке – словом, наломали дров. Так опускали занавес над эпохой оттепели.

Тем не менее с этого времени в стране уже не было массовых «отстрелов» населения, а также шумных назидательно-показательных кампаний запугивания. Поэтому в послевоенное время выросло одно-два небитых, непуганых поколения с пробуждающимся чувством человеческого достоинства, которые, естественно, пришли в острейший конфликт с устоявшимися порядками.

А тут пошли отъезды – литераторы смели самоволкой покидать самую свободную в мире державу. Шли масштабные изъятия – только представим себе, сколько надо было уничтожить (строго предписывалось именно уничтожение) по всем сельским и поселковым, а также городским библиотекам экземпляров всеми любимой книги о войне «В окопах Сталинграда»?..

Так по́лки подавляющего большинства российских библиотек оказались засорены в начале XXI в. книгами, изданными исключительно в «застойные» 70-е – начальные 80-е годы. А сколько правдивых мемуаров, собраний потрясающих документов, вышедших в конце 80-х – начале 90-х годов, осели в столицах, не двинулись почти никуда!

В начале 1990-х годов архивы Лубянки и Старой площади