Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

Юрий Стоянов

Игра в городки

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

* * *

Жизнь – это трагедия, кoгда видишь ее крупным планом, и комедия, когда смотришь на нее издали.

Чарли Чаплин

Правда невероятнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда – нет.

Марк Твен

Главная глава моей жизни

Эту книгу я посвящаю моей жене.

Эту книгу и всего один стишок

«Бедна любовь, если её можно измерить», – это Шекспир сказал.

«Мысль изреченная есть ложь», – это из Тютчева.

«Величайшие развратники обожают публично признаваться в любви своим женам», – это когда-то я сам изрек.

Я был женат. Какая жалость.

Но я, признаться, даже рад!

Ведь, чтоб трудней ты мне досталась

Я был женат. Я был женат.

Я попадал в чужие сети,

Я путал всё в своей судьбе.

Но с кем бы ни был я на свете,

Я был всегда лицом к тебе.

Я плыл – туда, летел – обратно,

Был разорён, загнал коня,

Нашел тебя, и мне понятно,

Что ты всегда ждала меня.

Но в наше время, в нашем деле,

Где счастье тоньше, чем игла,

Без секундантов, без дуэли

Стреляют в нас из-за угла.

Нам целить в сердце бесполезно, —

Палить по звездам неумнО,

Мы бесконечны, словно бездна,

Чужой свинец летит на дно.

И нам не страшен век наш грубый,

Нам лишь один назначен суд:

«Когда глаза солгут, а губы

Чужое имя вслух произнесут»!

Предисловие

Однажды ночью я выключил свет, собрал все свечи, которые нашел в доме, и зажег их на веранде рядом с моим планшетом. Попробовал что-то напечатать. Пришла жена, укутанная в плед, и спросила:

– Что, света нет?

– Есть.

– А чего ж ты при свечах?

– Да вот… захотелось понять, как Пушкин писал. В Тригорском или в Болдине… С технической точки зрения.

– Ну и как? Дописал «Бориса Годунова»?

– Так не видно же ничего!

– А о чем пишешь?

– Как мы с Олегом в Польшу ездили челноками.

– Понятно. Не «Евгений Онегин».

Она добавила: «Свечи задуй, Александр Сергеич!» – включила мне свет и ушла спать. Я до четырех утра стучал по клавишам. Уже забрезжила предрассветная дымка, когда я кликнул на экране вместо «Сохранить» что-то другое и все мои ночные труды превратились в чистую WORDовскую страницу.

«Зачем я все это пишу?!» – думал я, засыпая. – Моя работа – играть в театре и в кино, делать то, что я умею хоть чуть-чуть лучше других. Со свечами или без свечей, Пушкина из меня не получится. Я его уже на двадцать три года пережил. Я женат в третий раз. И у моей жены я третий муж. И никто никого не вызывал на дуэли. Слава богу, все живы. Я зарабатываю за один съемочный день или за один концерт столько же, сколько мне заплатили за предыдущую мою книгу».

«Так зачем же, – спрашивал я себя, – я этим занимаюсь с упорством, достойным лучшего применения, третий год подряд?! Ради этого душевного зуда во время сочинительства? Или ради почти алкогольного возбуждения, когда рассказ уже окончен? А не начинает ли ЭТО заменять мне аплодисменты? Зачем?»

Нет ответа. И я заснул.

А утром я расположился на причале и под кряканье голодных уток, снова начал насиловать мой терпеливый планшет.

«Вот допишу и тогда уже всерьез задумаюсь, зачем, для чего и для кого я это делаю», – сказал я тогда себе.

Дописал. Ответа снова нет… А зуд остался.

Глава 1. Вступление

Когда я был маленьким, меня часто оставляли дома одного. Родители подолгу задерживались на работе. Это у нас семейное. Чтобы заснуть, я придумал себе такую игру: забираешься под одеяло и представляешь себя внутри необычного дома.

Его фундамент сделан из огромных камней, а стены сложены из толстых бревен. Внутри дом небольшой, потолок невысокий, чтобы было уютно и безопасно. Посреди комнаты – огромный открытый камин. Весь пол устлан шкурами животных. За окном воет вьюга. В очаге потрескивают поленья. В доме тепло, уютно и совсем не страшно одному. Я сижу за старинным резным столом и при свечах пишу книгу. Книгу про то, о каком доме я мечтаю. И пока я придумываю тот дом, который в книге, я незаметно засыпаю.

Я взрослел, но засыпал только благодаря этой моей детской игре. Вместо деревянного дома в моем воображении появлялся чукотский чум, швейцарское шале, землянка в лесу, пещера на необитаемом острове, пентхаус на небоскребе… Я улетал в объятия Морфея в поездах, самолетах, в гостиницах, в казармах и чужих домах. Неизменным оставалось то, что я пишу книгу…

И вот я написал книгу. И должен признаться: ни разу над нею не заснул. Чего и вам желаю!

И еще…

Несмотря на то что я сам вроде как «человек искусства», люди в этой книжке говорят как в жизни. Так что читать ее детям на ночь не обязательно!

Илюша

Однажды я готовился к выходу в сборном концерте, посвященном то ли Новому году, то ли Восьмое марта. Дверь распахнулась, и в гримерку влетели четверо угрюмых ребят. Они переодевались быстро и деловито, как рабочие перед сменой в литейном цеху. Надев костюмы и улыбки, квартет выскочил на сцену, отчебучил номер, обкатанный уже тысячу раз, а потому ладно скроенный и лихой. Зал смеялся, долго хлопал. Парни выдали заготовленную бисовочку и нырнули обратно в гримерку.

– Ты и правда сын Стржельчика? – спросил, запинаясь и смешно подмигивая, один из них – Илья Олейников.

Ходила по Питеру такая сплетня, а я не разочаровывал. Но в этот раз почему-то сказал правду:

– Нет, я сын Николая Первого.

Илья уже был известным, а обо