Велесов Ключ. Сакральные коды русских сказок - Галина Ивановна Пономарёва

Арина Веста

ВЕЛЕСОВ КЛЮЧ

САКРАЛЬНЫЕ КОДЫ РУССКИХ СКАЗОК

УДК 392,9

ББК 88.55

В-38

© Пономарева Галина Юрьевна- полные права

© ООО “Издательство Велигор», 2015

Эта книга написана для юных и мудрых душ.

Для тех, кто знает, что Mip неизмеримо больше наших представлении о нём.

Для тех, кто читает книгу Жизни, как Откровение, верит в ослепительное Прозрение и слышит тихий голос Наития.

Для тех, кто ищет новых знаний и готов освоить древний язык — язык сказочного тайноведенья.

В книге анализируются народные и авторские сказки, в том числе и сказки Западной Европы, имеющие отношения к сакральным кодам русских сказок.

На дне всех миров, океанов и гор

Хоронится сказка — алмазный узор,

Земли талисман, что Всевышний носил

И в глуби глубин, наклонясь, обронил.

…

Обшарили адский кромешный сундук

И в Смерть открывали убийственный люк,

У Времени-скряги искали в часах,

У Месяца в ухе, у Солнца в зубах;

Увы! Сохранился «в нигде» талисман…

Н. Клюев

Вместо предисловия

Велесова суть, а нам в добрый путь!

Помните клубок алой нити, который дают сказочному герою хранители мудрости, дабы не заплутал он в Вещем лесу?

В старину нить звалась — сутью. Дойти до сути — значит размотать клубок до основания и обрести тайный клад! Клад? Конечно! Именно так прятали наши прабабки дорогие сердцу, но запретные подарки.

Сказки, наши народные Веды, похожи на моток красной пряжи. Виток за витком, мы пройдём путь к истоку. Мы услышим тихий шёпот душ, отошедших от земного берега и скрип берестяной зыбки; звон мечей и волчий вой в осенней ночи, и тихое движение соков по растущему стеблю.

Первый виток — это познание непреложного Нравственного закона. Любая сказка подтверждает этот Закон, но никогда не объясняет и не комментирует его. Так, в наших русских сказках побеждает не тот, кто лукав и хитёр, кто лучше вооружён, а тот, кто храбр и честен, кто крепче связан с духовной традицией своего Рода.

Благодаря этой особенности сказки уверенно ведут нас сквозь жизненные тернии и укрепляют веру в торжество Добра. Не об этом ли живительном веянии сказки писал Александр Пушкин в своём письме из Михайловского в ноябре 1824 года: «Вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

Второй смысловой тает многих сказок — календарный. Он хранит память о космических ритмах и точках силы на «колесе года», он же описывает солнечную обрядность наших пращуров. Эти обряды и мистерии со временем развились в самостоятельные сказочные сюжеты. В сказках нашёл приют и утерянный «славянский зодиак».

Третий уровень понимания — посвятительский. Сказки сберегли для нас описания обрядов и инициаций, чаще всего возрастных, реже — волховских или шаманских. Обладая семантическими ключами к этим сказкам, мы можем оживить виденье этих мистерий и перенять драгоценный духовный опыт наших пращуров.

Не надеясь до конца исчерпать волшебные ключи, отметим также философский уровень, астрологический, или зодиакальный пласт, наставления по духовному целительству и даже математический шифр, когда образы и сам сюжет сказки раскладывается, как уравнение или математическая формула.

Последний, заключительный виток откроет перед нами сердцевину сказки — мифологический пласт. Это так называемые бродячие сюжеты, единые во всех уголках земли. Бродячие сюжеты — суть древние мифы, отправленные в изгнание, подобно Психее.

В древнегреческих мифах блуждание Психеи-Души завершается её встречей с потерянным Эросом и обретением бессмертия. Эта долгожданная встреча сказки с первоосновным Мифом завершает её искания, и открывает её глубинный смысл: отражение жизненно важных истин, спасительных знаний и древнейших архетипов.

Однако скитания Сказки-Души по земным дорогам оказались слишком длинными. В своём тысячелетнем походе она износила не одну пару железных башмаков и изглодала не один каменный хлеб; она потеряла прежний блеск и изменилась настолько, что встреча с ней вместо радости и ликования рождает множество сомнений и вопросов.

Существует довольно стойкое мнение, что сказочный фольклор сложился всего несколько столетий назад. Доводы таковы: большинство сказок похожи на приблизительный пересказ, в них не осталось исконно славянских имён, оборотов речи и иных свидетельств подлинной старины. А раз их нет, то и сказка — ложь, и мы тож….

Действительно, само слово «сказка» — относительно новое; в XVIII веке сказки относились к разряду строгой отчётности и назывались ревизскими, а вымышленный рассказ назывался басень, басня, байка или побаска. Эти слова созвучны и глаголу «баять» — говорить, рассказывать, и не как-нибудь, а баско, то есть красиво, цветисто.

К добру ли, к худу, но из всех видов народного фольклора сказка-басень оказалась наиболее гибкой и чуткой к новым веяньям: Сказка — складка, а песня — быль. Сами условия бытования сказки требовали похожести, типичности героя, и рассказчики решительно меняли языческие имена на христианские, оставаясь в рамках всё той же типизации, но на этот раз уже христианской: нет икон супротив Никол, нет имён супротив Иван.

Защитникам русских древностей остаётся только предположить, что под новыми христианскими именами скрываются герои, прежде носившие тотемные языческие прозвища и богатырские имена: Быкович, Коровий Сын, Громобой, Кожемяка, а то и обережные: Запечник, Липунюшка.

По всей видимости, несколько столетий назад сказочные дебри основательно проредили сами сказители, та же судьба постигла былины и исторические песни. Сказочное наследие оказалось выровнено по христианским лекалам, и вещая старина умолкла. Дело довершили собиратели сказочного фольклора: всей душою желая добра, они обработали сказку в согласии с собственным пониманием и зовом времени.

«Человек получает в дар от своей родины ангела-хранителя, который сопровождает его в жизни; это неисчерпаемое сокровище сказок, саг и историй», — писали немецкие собиратели сказок братья Гримм. По их следам шли и все последующие экспедиции: всё, что не вмещалось в строго-воспитательное назначение сказки, в её поистине ангельский облик, безжалостно вымарывалось из фольклорных записей.

В первую очередь, под запретом оказались кровь и телесные соки, затем образы половой любви и магическая реальность обрядов и мистерий: превращения, оборотничество; при этом описания шаманских ритуалов, волшебные пароли и наставления по духовным практикам превратились в нечитаемый ребус: «Встань передо мной, как лист перед травой…».