Не пропавший без вести - Ю. М. Корольков

зале заседаний международного суда на скамье подсудимых среди других преступников сидел человек с колючими глазами — Альфред Розенберг. Это был недавний министр оккупированных территорий Востока, руководивший колониальной политикой нацистской Германии. Остзейский барон Альфред Розенберг, белоэмигрант, сбежавший из России в начале революции, люто ненавидел страну, которую ему пришлось покинуть. Он прижился в Берлине, нашел себе пристанище среди германских нацистов. Здесь стал главным специалистом «по русскому вопросу». Именно ему и принадлежала идея расчленения Советского Союза на ряд мелких колоний, во главе которых должны были стоять нацистские генерал-губернаторы. В Казань, Саратов, Прибалтику, на Украину, Кавказ, в Белоруссию были назначены немецкие гауляйтеры. Еще до нападения на Россию им предоставлялись неограниченные права в управлении будущими колониями.

Среди документов нюрнбергского трибунала, изобличающих бывшего министра оккупированных территорий Востока, имелся протокол совещания, которое Розенберг проводил перед самым нападением на Советский Союз. К протоколу была приложена карта будущих государств немецких имперских комиссариатов. Один из таких комиссариатов, называвшийся «Идель Урал», занимал на карте все Поволжье, Башкирию, часть Урала, астраханские степи. В Казань гауляйтером нового государства назначался некий доктор Отто Шульман.

Но в то же самое время существовал приказ Гитлера об уничтожении всех «азиатов», попавших в плен, — татар, узбеков, киргизов, башкир и других представителей советских народов Востока. Однако этот приказ вскоре был отменен: нацисты рассчитывали осуществить преступные планы руками своих жертв. Расчленение Советского Союза они намеревались провести не только с помощью своих вооруженных сил, но и при содействии завербованных предателей.

Осенью 1942 года, когда для главарей фашистской Германии стало ясно, что восточная кампания затягивается и вызывает тяжелые потери, было решено создать военные формирования из советских военнопленных, прежде всего из людей нерусской национальности. Расчет был прост: под воздействием голода и террора пленные добровольно пойдут в легионы, в армию генерала Власова, который к этому времени, сдавшись в плен, согласился работать на гитлеровцев.

Для руководства легионами нашли семидесятилетнего генерала фон Кестринга, тоже «специалиста» по русскому вопросу; когда-то он воспитывался в Москве в семье книготорговца и свободно говорил по-русски.

В ставке Гитлера полагали, что генерал Кестринг отлично знает психологию русских людей. В юности он переехал из Москвы в Германию. Став офицером во время первой мировой войны, выполнял секретные задания в Галиции и в Палестине. Во время оккупации Украины немецкими войсками в гражданскую войну Кестринг был прикомандирован к военной миссии в Киеве при гетмане Скоропадском. Был командиром кавалерийского корпуса, позднее стал германским военным атташе в Китае, а затем снова вернулся в Москву и до самого нападения гитлеровцев работал здесь военным атташе.

В материалах нюрнбергского трибунала я прочитал справку об Эрнсте фон Кестринге. В ней сказано: «Кестринг — старый, опытный разведчик. В общежитии вежлив, хитер, изворотлив. В разговоре всегда старается льстить собеседнику».

Вот такого человека — лису в генеральских погонах — и поставили во главе будущих легионов.

Духовным наставником и руководителем мусульманских легионов назначили «верховного иерусалимского муфтия», который бежал со своим гаремом с Ближнего Востока под крылышко немецких нацистов. У него было очень длинное имя — Саид Мухамед Амин эль Гуссейн — и такой же длинный перечень преступлений. Перед войной его завербовала немецкая разведка, а несколько раньше он учился в турецкой офицерской школе. Никто не мог понять, как он стал муфтием. Амин эль Гуссейн то участвовал в фашистских заговорах на Ближнем Востоке, то готовил «священную войну» против Советского Союза, укрываясь в японском посольстве в Иране.

Гитлер приветил муфтия-самозванца, принял его в имперской канцелярии и назначил духовным руководителем формируемых легионов. Амин эль Гуссейн принимал участие в формировании мусульманской эсэсовской дивизии на Балканах для борьбы с югославскими партизанами. За это верховный суд партизан Югославии заочно приговорил Амин эль Гуссейна к смерти. Но ловкий духовный наставник избежал петли.

Следует упомянуть еще о двух грязных и продажных субъектах, которые играли какую-то роль в нацистской затее с организацией национальных легионов. Это Шафи Алмасов и Гаяс Исхаков, которые до революции жили в Оренбурге. Спекулянт Алмасов занимался оптовой торговлей, после революции бежал в Стамбул, где принял турецкое подданство и в годы нэпа вернулся в Россию как представитель турецкой торговой миссии. За махинации с валютой на черной бирже советские власти выслали Шафи Алмасова из Советского Союза.

Что касается Гаяса Исхакова, то его «послужной список» также изобилует множеством грязных делишек. В гражданскую войну он служил в войсках генерала Дутова, был правым эсером и готовил отторжение Башкирии от Советской России. В Берлине Гаяс Исхаков возглавил комитет «Идель Урал» и отвечал за вербовку легионеров, получая от военных властей деньги за каждого завербованного военнопленного. Он же редактировал газету «Идель Урал», предназначенную для легионеров.

Вот с такими продажными душами и вступил в борьбу Муса Джалиль, оказавшийся в фашистской Германии.

Гитлеровцы надеялись, что советских военнопленных легко будет загнать в легионы голодом и террором, заставить воевать против Родины. Однако фон Кестринга сразу же постигла неудача. Приказ о вербовке военнопленных был отдан 20 апреля 1942 года.

К весне сорок третьего года сколотили наконец первый батальон. Его торжественно проводили на фронт, но по дороге, где-то под Витебском, легионеры перебили немецких офицеров и перешли к партизанам.

ПО СЛЕДАМ

НЕИЗВЕСТНОГО ПОДВИГА

Что же случилось с Мусой Джалилем после трагических событий, разыгравшихся под Мясным Бором летом 1942 года?

Казалось, поиски страниц его биографии зашли в тупик. Но вот неожиданно в редакции «Литературной газеты» раздался звонок из Стерлитамака. Далекий, приглушенный расстоянием голос пробивался сквозь технические помехи. В Стерлитамаке обнаружены новые неизвестные стихи поэта Мусы Джалиля. Их принес в редакцию городской газеты человек, находившийся в заключении вместе с Джалилем. Вот и все, что сообщили из Стерлитамака. Никаких подробностей, когда хотелось узнать так о многом! Потом чувство радостной взволнованности сменилось раздумьем, сомнением. Так ли это? Можно ли верить в счастливую находку? Надо поехать, узнать, разобраться на месте.

И вот — Стерлитамак, маленький башкирский городок на границе просторных казахских степей. Ряды приземистых деревянных домиков, тополя, снег выше окон, тихие улицы. А рядом, в нескольких километрах, новый Стерлитамак с корпусами многоэтажных зданий, гигантскими заводами, с дымом высоких мачтообразных труб, с колхозом, очутившимся вдруг в обрамлении заводских корпусов.

С трепетным чувством входил я в редакцию газеты, откуда позвонили в Москву о замечательной литературной находке.

За короткие дни пребывания в Стерлитамаке накопилось немало впечатлений, но одно из них было особенно сильным. Я говорю об удивительной народной любви к поэту-герою, о стремлении сохранить литературное наследство советского татарского поэта.