Повесть о Зое и Шуре - Фрида Абрамовна Вигдорова

— Какие большие стали! — любовно повторяла бабушка, разглядывая ребят. — Помните меня, сибиряки?

— Помним, — неуверенно отвечали они, стараясь все-таки держаться поближе ко мне.

Шура, впрочем, освоился быстро: вскоре после приезда он уже носился по улице с ватагой прежних приятелей.

А Зоя еще долго дичилась и ходила за мной по пятам. Когда к осени мы с Анатолием Петровичем собирались уезжать, она спросила с отчаянием: «Без нас?!» — и в этом возгласе были испуг, недоумение, упрек.

Первое расставание все мы переносили тяжело. Но мы не решались везти ребят в Москву, пока сами там не устроились, не нашли квартиру. И пришлось разлучиться.

Год спустя

— Зоя, Шура! Где вы запропастились? Идите скорее, мама приехала! — слышу я чей-то встревоженный и радостный голос.

— Мы уж думали — не дождемся, — говорит бабушка Мавра Михайловна, обнимая меня. — Ребята соскучились. Особенно Зоя. Большая стала — не узнаешь. Беспокойная такая, все боялась, что ты не приедешь.

— Ну, как доехали? — спрашивает отец, обращаясь не то ко мне, не то к вознице, распрягавшему лошадь.

— Доехали хорошо, да только всю дорогу нас дождик поливал. Вот Любовь Тимофеевна и вымокла малость. А уж лошадь я гнал вовсю, старался вашу дочку поскорее доставить. Так что с тебя, Тимофей Семёнович, угощение.

Пока добродушный и разговорчивый возница распрягал лошадь, отец развязывал мой нехитрый багаж, а соседский мальчонка помчался отыскивать Зою и Шуру. Бабушка уже поставила самовар и суетилась у стола. Услыхав, что к Тимофею Семёновичу приехала из Москвы дочка — та самая, которая деревенских ребятишек учила в школе, — пришли и соседи:

— Как жизнь в Москве? Как вы сами, живы-здоровы? Анатолий Петрович как?.. А мы теперь в колхозе, почти все село. Единоличником мало кто остался, а то все колхозники.

— И как живете?

— Да хорошо. Коли работать будем, так и с хлебом будем!

Новости так и сыплются, я не успеваю удивляться каждой в отдельности. До чего же все изменилось! Я едва успела переступить порог отцовского дома, а как много нового услышала! Появились тракторы, о которых здесь совсем недавно слушали, как о чуде, и даже комбайн. В первый день, говорят, все село вышло смотреть на работу новых, невиданных машин.

— Такие машины, что не нарадуешься! — слышу я. — Шутка ли сказать — с ними в один день с поля убрались!

— Ну, вы все с новостями, дали бы человеку с дороги отдохнуть! — ревниво вмешивается отец.

— И правда, отдыхайте, Любовь Тимофеевна, мы вас в другой раз навестим, потолкуем, — сконфуженно откликается кто-то.

Я, признаться, и в самом деле плохо слушаю новости, как они ни удивительны. Меня гложет нетерпение: где же мои ребята? Куда они запропастились?

Я выхожу в палисадник, где каждая ветка, каждый лист то и дело вздрагивает и роняет одинокие запоздалые капли после недавнего дождя. Стою, смотрю по сторонам, вспоминаю…

Старый наш дом в 1917 году сгорел, а этот, новый, считался самым красивым на селе. Он был обшит тесом, выкрашен темно-вишневой краской, окна и высокое крыльцо украшены резьбой. Он казался особенно высоким, наш дом, потому что стоял на пригорке, и у крыльца было целых десять ступенек. За последние годы палисадник разросся, и теперь чуть выцветшие стены едва проглядывали из-за кустов акации и сирени. По бокам еще выше, чем прежде, поднялись мои любимые тополя и березы. Сейчас они стояли нарядные, дочиста вымытые дождем. Выглянуло солнце — и в последних каплях, повисших на кончиках листьев, вспыхнули радужные огоньки.

Эту сирень и акацию я сама поливала лет тринадцать назад, когда была совсем девчонкой. Теперь их не узнать — кусты стоят сплошной стеной. И я уже взрослая, у меня двое детей…

Да где же они, наконец, мои ребята?

И тут я увидела их. По дороге неслась целая ватага ребятишек, впереди — Зоя, а позади всех едва поспевал Шура.

Зоя первая увидела меня.

— Мама! Мама приехала! — крикнула она и кинулась ко мне.

Мы крепко обнялись.

Потом я обернулась к Шуре. Он стоял чуть поодаль под деревцом и смотрел на меня во все глаза. Встретив мой взгляд, он вдруг обеими руками схватился за ствол молоденького ясеня и изо всех сил стал трясти его. На нас посыпались дождевые капли. Тут Шура совсем растерялся и, оставив деревцо, обхватил меня обеими руками и уткнулся лицом в мое платье.

Нас плотным кольцом обступили румяные, загорелые девочки и мальчики — черноволосые и с волосами, как лен, веснушчатые и без веснушек, с исцарапанными руками и ногами. Сразу видно было, что это боевой, неугомонный народ, любители побегать, поплавать, полазить по деревьям. Всё это были соседние ребятишки — Шура Подымов, Саня и Володя Филатовы, толстушка Шура Кожаринова и ее братишка Васёк, Ежик и Ванюшка Полянские. И все они застенчиво и с любопытством разглядывали меня.

— Я сегодня больше не играю! Потому что мама приехала! — торжественно объявила Зоя.

И детишки вереницей, как гуси, направились к калитке.

Взяв Зою и Шуру за руки, я пошла с ними в дом, к дедушке и бабушке, которые уже ждали нас за столом.

…Когда живешь постоянно со своими детьми, перемены, происходящие в них, не так заметны, не так поражают. Но теперь, после долгой разлуки, я не могла наглядеться на своих ребят и поминутно открывала в них что-нибудь новое.

Зоя очень выросла. Она стала совсем худенькая; большие серые глаза точно светились на смуглом лице. Шура тоже вытянулся и похудел, но был очень силен для своих шести лет: он без труда приносил воду из колодца, помогал бабушке, когда она стирала, — носил к речке таз с бельем.

— Он у нас богатырь, — сказала она мне, с гордостью поглядывая на внука.

В первые дни дети ходили за мною повсюду, не отпуская меня ни на минуту.

— Мы с тобой уедем, да? Ты нас больше не оставишь? — спрашивали они меня по десяти раз на день, заглядывая в глаза.

— Да разве вам плохо тут?

— Хорошо, только без тебя скучно. И без папы. Нет, уж ты нас больше не оставляй! Забери с собой, ладно? Заберешь?

Зимой Зоя и Шура болели скарлатиной. Около трех месяцев они совсем не встречались со сверстниками; единственным их обществом были дедушка с бабушкой. Неудивительно, что ребята переняли «взрослую» манеру рассуждать. Забавно было слышать, как солидно и вразумительно разговаривала Зоя.

— Маленьким курить