Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

Ознакомительный фрагментРишелье наклонил к госпоже Дюбарри свое лицо фавна с продубленной кожей, на котором нос, казалось, жил отдельно.

– Печальное предзнаменование для новобрачных! – сказал он. – Не так ли, мой прекрасный друг?

Графиня, не сводившая глаз с Марии-Антуанетты, загадочно улыбнулась, но промолчала…

Однако в девять часов Людовик XV остановил игру и, сопровождаемый двором, отправился в Оперный зал, специально оборудованный для ужина. Для королевской семьи был поставлен сервированный золотой посудой особый стол. Как только король и члены семьи сели, заиграл симфонический оркестр и шесть тысяч человек приготовились продефилировать за балюстрадой.

Развлекаемая музыкой, удивленная любопытными, пришедшими посмотреть, как она ест, Мария-Антуанетта ела мало, словно птичка. Зато дофина занимало лишь содержимое его тарелки. Он поглощал куски рагу и запивал большими бокалами бургундского. Людовик XV с беспокойством посмотрел на него.

– Послушайте, Берри, – сказал он, – не перегружайте излишне ваш желудок. Подумайте о том, что вы должны делать этой ночью.

Дофин поднял на деда тусклые глаза.

– Это почему? – спросил он, решительно атакуя пирожные. – Я всегда сплю намного лучше, когда плотно поужинаю.

Король воздел глаза к небу и вздохнул. Решительно, в этом юноше текла кровь не Бурбонов.

Когда ужин закончился, двор проводил новобрачных до супружеской спальни. Архиепископ Реймский благословил постель, затем герцогиня Шартрская подала Марии-Антуанетте ночную рубашку, госпожа де Ноай отдернула полог. У того, что произойдет дальше, не должно было быть свидетелей.

– Хорошей ночи, дети мои! – пожелал король.

И удалился в сопровождении дам и принцесс.

Новобрачные остались вдвоем перед полуоткрытой постелью. Дофин, переминавшийся с ноги на ногу, не знал, как себя вести. Застенчивый и угрюмый, он не решался взглянуть на молодую жену, которая, в ожидании большего, улыбалась.

Потупив глаза, раскрасневшись от волнения, Мария-Антунетта напрасно ждала хоть слова или жеста. Молчание становилось тягостным, и она кашлянула. Этот звук словно стряхнул с дофина оцепенение, он резко развернулся и направился к двери.

– Как, Луи! – воскликнула новобрачная. – Вы меня уже покидаете?

– Я слишком хочу спать, – ответил он хмурым тоном. – Спокойной ночи, Антуанетта!

И, не обернувшись, вышел тяжелым шагом. Придя в свою спальню, он стал было раздеваться, но, когда уже ложился в постель, в голове у него мелькнула мысль.

– Право, – сказал он, – я сегодня не в себе.

В одной сорочке он сел за небольшое бюро, взял тетрадку, в которой фиксировал день за днем свое времяпрепровождение и впечатления, и записал: «16 мая 1770 года, среда, моя свадьба, апартаменты в галерее, королевский пир в Оперной зале».

Мгновение он размышлял, не было ли еще какого-нибудь достойного упоминания события; не найдя ничего заслуживающего увековечивания на бумаге, закрыл тетрадь и, довольный, лег в постель. Через две минуты он уже громко храпел.

Следующим утром принцесса де Гемене, которой принадлежала честь разбудить, новобрачных, вскрикнула от изумления, отдернув полог их супружеской постели: дофина была одна.

– Господи прости! – воскликнула принцесса. – Но монсеньор дофин поднялся так же рано, как обычно.

– Не говорите мне об этом, – произнесла в ответ Мария-Антуанетта. – Мне много рассказывали о французской вежливости, но я думаю, что вышла замуж за самого вежливого представителя этой нации.

– Все же я надеюсь, что ваше высочество тем не менее хорошо провели ночь.

– А кто, мадам, мог бы мне в этом помешать? – с раздражением бросила молодая женщина.

Но сейчас было не время жаловаться по поводу напрасно потерянной первой брачной ночи. Ее ждали празднества, которые на какое-то время должны были заставить ее забыть о неудачах супружества.

Служба королевских развлечений приготовила девятидневные увеселения и торжества – дань уважения Франции и двора новой дофине. Для нее ставили оперы, комедии и трагедии; в ее честь устраивались балеты-аллегории. Ежедневно во второй половине дня давался бал, и, ведомая в танце красавцами-кавалерами с прекрасной осанкой, она забывала, что, когда с ней танцует дофин, он топчется, словно деревенщина, и наступает ей на ноги.

Она присутствовала на народных гуляньях в садах; акробаты исполняли для нее свои лучшие номера, а канатоходцы своей смелостью вызывали холодок страха в ее груди. Едва спускалась ночь, начинался треск фейерверков, повсюду светились фонари и гирлянды, каждое дерево казалось охваченным пламенем; по воде, под звуки музыки, скользили сказочные гондолы; фонтаны выбрасывали в черное небо пламенеющие жемчужины и потоки огня.

Все вокруг нее пели и плясали; она вдыхала воздух, в котором смешивались ароматы духов, аккорды мелодий и улыбки; она видела лишь счастливые лица; ее уши слышали только льстивый шепот и здравицы, а любое ее слово, воспринимавшееся словно ответ оракула, передавалось из уст в уста, становясь легендой.

Действительность превосходила все то, что могла придумать фантазия пятнадцатилетней девочки. Это ради нее дворец обтянули золотой парчой, а парк каждый вечер расцветает огнями фейерверков, это перед ней склоняют седые гордые головы представители знатнейших семей Франции, вокруг нее кружатся, точно спутники вокруг звезды, красивейшие женщины мира в ослепительно роскошных туалетах. Кто же она такая, если при ее появлении переменилось лицо мира?

Но вот настал последний день торжеств. 30 мая свадьбу дофина, в свою очередь, празднует Париж. Струятся фонтаны вина, громоздятся горы мяса. В устроенных на каждом перекрестке балаганах акробаты и музыканты собирают народ. Вечером должен состояться большой фейерверк на площади Людовика XV. С восьми часов там собралось сто тысяч любопытных, толпа выплеснулась на улицу Руаяль и на берега Сены.

В этот же час Мария-Антуанетта, которая должна присутствовать при этом действе, выезжает из Версаля в карете с тетушками. Стемнело. Они подъезжают. Вот уже Курла-Рен. Ночь разрывают несколько ракет. Дофина хлопает в ладоши: быстрее! Успеют ли они вовремя, чтобы увидеть, как загорится построенный Руджиери храм Гименея?

Но что это за шум? Уже приветствия, которыми встречают ее появление? Мария-Антуанетта высовывается из окна, готовая улыбаться и махать своими белыми ручками. Нет! Шум нарастает, перекрывает скрип колес и топот копыт. И вдруг громкий вопль заставляет задрожать стекла кареты, которая останавливается. Среди пронзительных криков и глухих стонов колышется и распадается толпа. Люди с искаженными ужасом лицами спасаются бегством; топот перепуганных беглецов окружает экипаж.

Подъезжает кавалер из эскорта. Он ужасно бледен.

– Паника, – бормочет он. – Тысячи людей давятся на площади. Надо разворачиваться, не то карету сметут.

Кучер с трудом разворачивает экипаж среди обезумевших людских волн, сменяющих одна другую. Лошади встают на дыбы, потом пускаются галопом. Мадам Софи пронзительно кричит; откинувшись на подушки, Мария-Антуанетта затыкает уши, чтобы не слышать проклятий, криков боли и стонов умирающих, преследующих ее.

Через несколько часов на очищенной площади подбирают раненых и считают трупы, которых оказывается сто тридцать два.

Служба королевских развлечений этого не предусмотрела.

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---